Осень&Детектив - Евгения Михайлова

– Здравствуйте. – Молодой человек, вихрастый и тощий, сам похожий на школьника-старшеклассника, поднялся из-за стола и пошел ко мне с протянутой рукой. – Антон Игоревич Бортников, директор школы.

Я тоже представилась и, сунув коробку с черепом под мышку, пожала костистую руку Антона Игоревича.

– Прошу, присаживайтесь. – Директор указал на ряд мягких стульев. – Чем же мы заинтересовали наши уважаемые СМИ?

– Ах, это старая история. – Я открыла коробку. – Мы тут недавно совершенно случайно раскопали…

– О! Раскопали – это буквально? – Антон Игоревич слегка опешил.

Йорик Ильич из коробки улыбался ему во все тридцать два начищенных зуба.

– Кажется, это ваше, – подбодрила я директора школы.

– Мое? – Антон Игоревич непроизвольно коснулся собственного лба с ранними залысинами.

– Не лично ваше, но это школьное имущество. – Я вынула череп из коробки и показала инвентарный номер.

– Не может быть! – Директор взволновался, как давеча мои Коляны. – Неужели тот самый череп? И как кстати!

– Почему же? – даже мне было трудновато придумать повод, к которому пришлось бы кстати обретение давно утраченного черепа.

– Пойдемте, я покажу вам. – Антон Игоревич вскочил и вышел из кабинета, приглашая меня последовать за ним. В приемной он притормозил: – Вера Дмитриевна, дайте ключ от музея! Спасибо… – и удалился в коридор.

Я двинулась следом. Мы переместились на пару дверей в сторону и вошли в школьный музей.

Там пахло свежей краской, на входе подобием баррикады громоздились коробки, а за ними открывалось помещение с витринами, накрытыми прозрачной пленкой.

– Закончили ремонт, готовим новую экспозицию к юбилею школы, – скороговоркой объяснил Антон Игоревич, ловко лавируя между коробками и витринами. – Сюда, пожалуйста… Вот!

Мраморный бюст вождя мирового пролетариата стоял в простенке между окнами, и слепыми глазами смотрел мимо нас – должно быть, в светлое будущее. Директор обошел его, протиснулся к подоконнику и зарылся в стоящую там коробку, он энергично пошуршал, выбрался наружу с картонной папкой. Торопливо развязал тесемки:

– Где-то здесь… Да, точно! Смотрите!

Я посмотрела на протянутую мне фотографию – черно-белую с рыжиной, выдающей немалый возраст.

Это явно было не художественное фото: в кадр попали чьи-то ноги в сапогах, и фрагмент заправленных в них штанов, кажется, галифе. А в центре была историческая фигура. От шеи и выше – беломраморная, а ниже – желтоватая, костяная, несколько перекошенная, отчего казалось, что Йорик Ильич готов пуститься в пляс. Одна стопа скелета стояла на полу плотно, а вторая – на носочке.

– Милицейское фото для протокола, – пояснил Антон Игоревич. – Других снимков не было, эту инсталляцию моментально разобрали, вот только череп так и не нашли. Говорят, скандал был жуткий! Тогдашнего директора едва не сняли.

– За безобидную детскую шалость? – не поверила я.

– В те времена она вовсе не была безобидной! Вы представьте: глумление над святым, над образом самого вождя! – Директор вдруг хихикнул. – А еще над бюстом висел плакат «Ленин – живее всех живых!». Представляете, как это смотрелось в сочетании со скелетом?

– Кто это сделал, не узнали?

– К счастью, нет. Страшно подумать, что было бы с этим остроумным хулиганом. Его бы из школы турнули, родителей – из партии… И череп тоже не нашли.

– А скелет сохранился?

– Представьте, да! – обрадовался директор и снова хихикнул: – Его вернули в кабинет биологии, до сих пор там пылится. Дети называют его Владимиром Ильичом.

– Вы же не станете восстанавливать ту инсталляцию? – забеспокоилась я. – Все-таки это очень неуважительно, а Ленину в последние годы и без того досталось – сколько памятников снесли…

– Мы подумаем, как представить эту яркую страницу школьной истории максимально корректно, – успокоил меня директор. – Может, просто рядом их поставим – бюст и скелет. И фотографию в рамочке. Вы же возвращаете нам этот череп, я правильно понял?

– Берите, конечно, нам чужих черепов не надо, – кивнула я. – Антон Игоревич, а точную дату, когда эта история со скелетом случилась, вы знаете?

– Конечно!

Директор перевернул фотографию, которую продолжал держать в руках, и на обороте я разглядела аккуратно написанные буквы и цифры.

– Двадцать второе апреля, шестьдесят первый год… Еще и в день рождения Ленина!

– Понимаете, какое издевательство? – Антон Игоревич покачал головой и повторил: – Хорошо, что хулиганов тогда так и не нашли.

«Теперь найдем!» – уверенно подумала я.

И, выйдя из школы, позвонила Маринке Лосевой – моей бывшей одногруппнице и нынешней управдомше.

– Мара, ты дома? – спросила я по-свойски.

– А где мне еще быть? Кому я вообще нужна?

– Сейчас приду к тебе, – пообещала я и поторопилась положить трубку, пока Маринка не развила тему.

Лосева – жуткая пессимистка и зануда. У нее что-то не так с внутренним зрением: из всех вариантов развития событий она видит только неблагоприятные, а потому на каждом шагу старается подстелить соломку, чтобы мягко было падать. Обычно это качество Маринки меня раздражает, но сейчас я собиралась его использовать.

Будучи перестраховщицей, Лосева очень старается сохранять документальные следы всех возможных действий и событий. Я была уверена, что в какой-нибудь пыльной коробке на антресолях Маринка-управдомша хранит «на всякий пожарный случай» кучу бумаг, бумажек и бумажонок, по которым историки будущего, если у них вдруг возникнет такое желание, смогут воссоздать всю историю нашего дома.

– Привет, я принесла эклеры, – сказала я Маринке с порога, чтобы хоть как-то ее подбодрить.

Куда там!

– А они точно свежие? – заволновалась пессимистка и зануда. – Ты где их купила, в кондитерской или в магазине? В магазин грузчики выпечку без перчаток заносят, я сама видела, а в кондитерской ушлая продавщица, рыжая такая, все время норовит подсунуть что-нибудь вчерашнее…

– Продавщица была не рыжая, успокойся. – Я сунула Маринке в руки пакет с пирожными и прошла на кухню. – Чаем угостишь?

– Еще чуть-чуть – и обедать пора будет, чай с пирожными вроде некстати, перебивать аппетит нехорошо, да и для талии эклеры вредны, – заныла Лосева.

Я села за стол и еще локти на клеенке пошире растопырила – показала, что без чая не уйду.

– Вот будет у нас с тобой диабет от избыточного количества сладкого, пожалеешь тогда, – пригрозила Маринка, включая электрический чайник.

– Я потом обрыдаюсь, ладно? Не сейчас. – Я похлопала ладонью по соседней табуретке. – Присядь, есть вопрос.

– Если про ремонт в вашем подъезде, то ничем я тебя не обрадую, нам сначала крыльцо починить надо, а денег не хватает, половина жильцов опять сдавать не хочет, что за люди…