Небесное чудовище - Яся Белая

Кажется, ее зовут Сяо Ба. – Я слышала, что Святая везде ходит в широкополой шляпе с вуалью, а глаза ее скрыты повязкой. Разве человек, которому нечего скрывать, будет прятаться? Уверена, она – уродина!

– А я вот думаю, что она и на треть не так добродетельна, как о ней говорят, – вклинивается в наш разговор Хушэнь, появляясь из воздуха.

Не знаю почему, наверное из чистого духа противоречия, я возражаю ему:

– Ты наверняка судишь всех по себе?

Тигриный Бог хмыкает, презрительно кривит губы и говорит с неприкрытым цинизмом:

– Нет, просто она – женщина. А разве женщина может быть святой?

Эпизод 11

Предупрежден – вооружен

Я не святая и никогда не стремилась такой стать, да и вообще не человек, но подобное пренебрежение со стороны мужчины – очень привлекательного, волнующего, пусть он и чудовище, – задевает. И, как замечаю, не только меня.

Янь Мин тоже поджимает свои красивые полные губы, в ее глазах вспыхивает огонь гнева.

– При всем уважении, господин Хушэнь, не могу с вами согласиться, – чеканит ледяным тоном служанка.

О, кажется, у малышки прорезаются зубки, и кое-кто может быть покусан! Спор определенно принимает интересный оборот.

Шагаю ближе к девушке, кладу ладонь ей на плечо, демонстрируя прислужнику все свое отношение к подобным высказываниям. Мы переглядываемся с Янь Мин – малышка чувствует мою поддержку и гордо задирает прелестный носик.

Хушэнь следит за нами с коварной, дико идущей ему ухмылочкой, выгнув дугой рыжую бровь.

– Потрудись обосновать, – произносит он мурлыкающим тоном и складывает руки на груди.

– И не подумаю! – заявляет почуявшая поддержку служанка. И я почти горжусь ею: смертной идти против бога – это все равно что веткой пытаться перешибить оглоблю. Но она идет. – Я с детства слежу за Святой Девой. Она совершила много подвигов. Тысячи смертных славят ее и благодарят – кого-то она исцелила, кому-то помогла наладить личную жизнь. Ее добрые дела неисчислимы.

– Пф-ф! – фыркает Хушэнь. – Уверен, половина из них – легенды, придуманные сплетницами. Ничто не бывает так лживо, как людская молва. Уж поверь мне, малышка, – он подмигивает, – о моих подвигах тоже судачат юные особы, только обычно краснеют при этом.

– Да вы… Вы!.. – взрывается Янь Мин. – Как вы можете!

Другие служанки хихикают, прикрыв рты руками и не забывая строить глазки красивому господину.

– Как бы ты ни возмущалась, до-ро-гу-ша, – ехидно тянет Хушэнь, – но все обстоит именно так, как я говорю. Это вы, женщины, мешаете совершенствованию бессмертных. Да что там – даже богов сводите с ума. Все беды от женщин. Поэтому ни за что не поверю, что какая-то девица – святая. Наверняка она первая грешница, оттого и прячет под вуалью изуродованное пороками лицо.

Янь Мин сопит и сжимает кулаки. А я никак не могу понять: чья прелестная ножка наступила на хвост этому тигру – не зря же он так взъелся на несчастную девицу? Он же бог, а для богов нет разницы, мужчина ты или женщина. И те и другие могут быть наделены невероятной силой. Матушка Нюйва не даст соврать. Тогда почему?

Хушэнь переводит на меня взгляд и ехидно усмехается: что, госпожа, не понимаешь? А я действительно не понимаю. Что вообще происходит?

– Хочешь, поспорим, а, Янь Мин? – предлагает он, облизывая губы в предвкушении. Будто уже сожрал бедняжку и не подавился.

– Согласна, – отзывается та прежде, чем я успеваю ее остановить. Видимо, готова биться за своего кумира до последнего. Не позволит опорочить тот светлый образ, что сложился в ее голове.

Мне остается лишь отойти и наблюдать со стороны. Ситуация действительно становится интересной.

– Я готов доказать, что твоя Святая Дева не такая уж и святая и через три дня падет в мои объятия. А потом мы вместе с ней отправимся выпивать в «Дом весенних лепестков». Как тебе такое?

Янь Мин сначала краснеет до кончиков ушей, потом бледнеет, сжимая и разжимая кулаки, и явно принимает вызов.

– Это… неслыханное бесстыдство! Но я готова. Хочу увидеть, как спесь спадет с вас, когда Святая Дева вас отвергнет. Тогда не вините ее за жестокость, а меня – за то, что буду смеяться.

– Решено! – подхватывает Хушэнь. – Тогда делаем ставки. Если проиграю, я готов выполнить любое твое желание, малышка. – И голос такой томный, с придыханием. Я замечаю, как от одного только его тона юные служаночки вспыхивают – настоящее зарево разливается на нежных щечках – и начинают хихикать и возбужденно перешептываться.

Но моя Янь Мин даже бровью не ведет. Сейчас она напоминает воина, который уже обнажил клинок и ждет нападения: он сосредоточен на противнике и не отвлекается на пустяки.

– Хорошо, – наконец произносит она.

– А что ставишь ты, малютка Янь Мин? – Хушэнь приближается к ней и нависает алой глыбой. Отражается в ее больших, широко распахнутых глазах, подкрашивает их красным. И нежная Янь Мин вдруг становится кровожадной, будто, окунув чудовище в свои зрачки, и сама заразилась чудовищностью.

– Если Святая Дева и впрямь падет, мне, Янь Мин, уже нечего будет терять, потому что моя вера в лучшее в людях разобьется в прах. Поэтому моя ставка – невинность.

Шепотки за спиной становятся тревожными.

Мне хочется закричать: «Ты с ума сошла?!» Но потом решаю для себя: невинность смертной против исполнения желания от бога – не совсем равноценно.

Только вот Хушэнь соглашается.

– Принято. – Он поворачивается и смотрит мне за спину. – Брат Юэ Ту, будь свидетелем и прими наши ставки. Обещаю тебя не сожрать. – Последнее звучит не для слуха смертных. – Брат Маогуй, будь свидетелем и прими наши ставки. Обещаю больше не драться с тобой.

И одновременно сверкают две вспышки – белоснежная и зеленоватая, скрепляя этот договор.

Заяц и Кот материализуются и становятся рядом с Хушэнем, поддерживая его. А сам Тигриный Бог приподнимает подбородок Янь Мин, заставляя посмотреть себе в лицо, и говорит:

– Надеюсь, малышка, следующая наша встреча будет более… сладкой.

– Хм… – уворачивается от его рук служанка, – надеюсь, при следующей нашей встрече вы будете менее самоуверенным.

Хушэнь только коварно ухмыляется, трясет огненной шевелюрой и удаляется в сопровождении братьев-чудовищ, уверенный в своей победе. А Янь Мин оседает на плиты садовой дорожки, будто груда безвольных тряпок, и начинает трястись в рыданиях.

– Мин-эр! – бросаюсь к ней, обнимаю за плечи и прижимаю к себе. Она же почти ребенок, особенно в сравнении с нашим тысячелетним существованием, но стояла до последнего за свои идеалы. Это не