Скульптор твоего тела - Игорь Евгеньевич Журавлёв

улыбнулся. Сразу заметно, что между этими двумя что-то есть или, скорее всего, было в прошлом.

— Но хоть какие-то намеки? — это уже сидевший справа мужчина поинтересовался.

— Пока не ясно, однако есть мнение, что паренек может далеко пойти. Очень далеко. Все зависит от него, захочет он рисковать или нет. Вы знаете, что дар переходит на следующую ступень лишь при максимальных нагрузках, опасных для жизни самого адама. Справится — перейдет на следующую ступень, нет — умрет с неизвестными последствиями. Если не будет рисковать, то просто останется на первом уровне «Скульптора» на всю жизнь, что лично для него, в общем, совсем не плохо. Да и для всех нас, что уж здесь скрывать, тоже.

— Почему нельзя увидеть потенциал? — поинтересовался мужчина в углу.

— Он каким-то образом скрыт и не поддается обычному ментальному сканированию.

— Даже так! — удивилась третья женщина и тут же замолчала, потянув через соломинку яркий коктейль из стакана, который она держала в руке.

— Предупреждая следующий вопрос, — вновь взял слово Евгений, — рекомендация такова: наблюдать и не вмешиваться ни в коем случае.

— Даже в том случае, если он ввяжется в сложное исцеление и погибнет? — вскинулась та, которую звали Танечкой.

— Именно так.

— Разумно, — покивал головой мужчина в спортивном пиджаке.

А вот тот, кто сидел в самом углу, поморщился от этих слов.

— Ты не согласен, Иван? — заметил спортивный пиджак.

— Ты знаешь, что нет, — резко ответил тот, кого назвали Иваном. — Нас, чистых адамов, и так слишком мало осталось, все в одной комнате поместились! Мы просто обязаны помогать друг другу!

Женщина с коктейлем в руках, понимающе прищурилась:

— Ах, вот оно что… Дай, догадаюсь: это сын Лиды и Игоря?

Иван промолчал, не опровергнув предположение.

— Кстати, как там Лидочка? Так и не переменила свое решение?

— Не знаю, — Иван тряхнул головой, — я не видел ее много лет.

— А старая любовь не забывается, да? — ехидство в голосе скрыть было невозможно.

— Да пошла ты!

— Тихо! — вновь вмешался Евгений. — Вы как дети малые, всё не наиграетесь. Для тех, кто не понял: проснувшийся чистый адам — это Олег Виноградов, сын Лидии и Игоря.

— Подождите, а разве отец Лидии, дед Олега, не обычный человек? — прозвучал в наступившей тишине чей-то удивленный голос.

— Отец у Лиды истинный адам, к сожалению, давно ушедший в Веер, — ответил Евгений. — Тот, который сейчас, это второй муж ее матери, бабушки Олега. Он человек и я думаю, именно из-за него они себя так ведут. Я имею в виду Лидию и ее мать Марию.

— Ну, тогда этому Олегу точно не нужна наша защита, — в наступившей тишине громко прозвучал голос той, которая звалась Татьяной.

На этот раз даже Иван не возразил, лишь задумчиво покачал головой.

— Значит, наблюдаем и не вмешиваемся! — подытожил Евгений.

— Наконец-то в нашем унылом болоте намечается хоть что-то интересное, — пробормотала девушка, отказавшаяся называться «дорогой».

Глава 8

С предками я поговорил и в целом, они мое желание одобрили. Даже согласились помочь с деньгами. Как всегда мою сторону продавливал дед всем своим авторитетом. А еще меня удивила реакция на мое внезапное исцеление. Это странно, но мне показалось, что особого удивления оно ни у кого не вызывало. Лишь бабушка загадочно прокомментировала: «Ну, наконец-то!». Мама обняла меня и заплакала, вот только меня не отпускало ощущение, что это были вовсе не слезы радости. Дед задумчиво потрепал по волосам, почему-то поглядывая на бабушку, и пожелал удачи, а я так и не решился спросить, что он имеет в виду.

И сейчас я неторопливо возвращался к себе той же самой дорогой, решая непростую для себя моральную дилемму.

Пожимая деду руку при встрече, я (если точнее — мой новый дар диагностики) обнаружил у него онкологию, проще говоря — рак. Что совсем хреново, это был рак поджелудочной железы, одна из самых тяжелых форма рака, наиболее трудно поддающаяся лечению. Достаточно сказать, что, согласно статистике, в течение пяти лет после начала заболевания остается в живых только девять человек из ста. А у деда уже, как минимум, вторая стадия, если уже не третья. Что самое подлое, онкологию у него до сих пор не диагностировали, как я осторожно попытался выведать во время семейного ужина. А лечили его от язвенной болезни желудка. Будучи медиком, я, конечно, знал, что одна из главных проблем нашей медицины заключается в трудности ранней диагностики. И проблема здесь даже не в отсутствии необходимого оборудования, а в обычном человеческом факторе. Там неправильно прочитали УЗИ, здесь перепутали анализы, тут сделали неверный вывод. И не поможет никакая ежегодная профилактическая диспансеризация, так широко разрекламированная, просто потому что ее проводят те же самые люди, для которых это очередная, навязанная сверху кампания. Я их не обвиняю, по сути, они имеют дело с ежедневной огромной кучей сведений и просто не в состоянии уделять много времени каждому пациенту. Тем не менее, как я совсем недавно прочитал в «Ланцете»[1], ежегодно от врачебных ошибок умирает больше людей, чем в результате ДТП. До двадцати процентов диагнозов, поставленных врачами при жизни, не совпадают с диагнозом патологоанатома и это — минимум. Согласно статье, каждому шестому пациенту ставится ошибочный диагноз, так как врачи спешат и не пользуются возможностью провести полное обследование или выяснить мнение другого врача. И это в Англии, что творится у нас, можно лишь предполагать.

И дилемма, которая встала передо мной, заключается в том, что чисто теоретически я могу вылечить деда. Но практически это будет вмешательство такого уровня, что, скорее всего, я сам умру, даже не доведя дело до конца. И что мне делать? Вот вы, как бы вы поступили на моем месте?

Я попытался отбросить в сторону эмоции, и рассуждать исключительно как врач. Итак, все люди смертны, это аксиома. Мой дед не исключение, ему семьдесят три года и многие его ровесники уже давно покинули этот мир. Как говорил известный персонаж культового романа: «Человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!». Другими словами, никто из людей не знает, когда он умрет.

Что, на мой взгляд, важнее, так это то, как человек будет жить, а не сколько. Я имею в виду