Луноликой матери девы - Ирина Богатырева

— Очи, Очи! Кто ж еще такой, как она? Ее не спутать!

— Лишь ее чол будет такой же, — ответила Камка.

Но Очи спокойно сказала:

— Не умею я их создавать. Как Аштара рассказала, пробовала, но не вышло. Только ей это, видно, дано.

— Не достаточно сильным желание твое было. Сейчас же ты очень хотела. Или нет, скажешь?

Темным опять стало лицо у Очи. Будто за узду, поневоле ее тянули. Нехотя отвечала:

— Да, думала.

— А про Согдай? Чтобы ее ээ-борзы отдать?

— Н… нет… не помню такого… Нет, не могла я… — Как баран, тяжелой головой Очи мотнула, но в глазах ее появился страх.

— Это глубокие были мысли. Но я вижу их у тебя, — сказала Камка.

Повисла тишина. Мне стало холодно, будто надуло в пещеру ветра. И тут словно до всех одна мысль дошла, и Ак-Дирьи истошно завопила:

— A-а, что же делать! Ээ-борзы Согдайку взяли! Живьем! Очи к ним Согдайку отправила!

— Молчи! — огрызнулась Камка. — Чолам нет хода в миры ээ!

Тут Очи вскочила и дернулась к выходу. Но Камка перехватила ее за руку.

— Раз по моей вине это случилось, мне ее искать! — крикнула Очи, выкручивая руку и пытаясь освободиться.

— Сейчас ее не глазами искать надо. Убирайтесь подальше, буду сама ее звать, — сказала Камка, быстро стала котел с огня снимать, а мы на нее, оцепенев, глядели. — Рты зашейте и тихо сидите. Куда я пойду, не следите, кого звать буду, не слушайте. Рано вам, и так слишком смелые стали.

Мы разошлись к стенам, а Камка села у огня и стала сзывать духов. Скоро своды наполнились ими. Медленно они кружили над ней, но не приближались. Ильдаза и Ак-Дирьи друг к дружке прижались, вокруг не смотрели, но я не могла оторвать глаз от мрачного кружения духов под сводом пещеры.

Только стала я замечать, что есть другие ээ, которые не к Камке, а к Очишке слетаются. Я тихонько подсела к ней:

— Зачем это делаешь? Думаешь, не заметит Камка?

— Не мешай, царевна, — отмахнулась Очи. — Мой чол Согдайку увел, мне ее находить. Камка меня долго еще в скорлупе держать будет, ей не нужен второй кам рядом! Отойди, Ал-Аштара.

Сказав так, она меня оттолкнула и продолжила. Мне не понравились ее слова. Тут заметила я рядом моего ээ.

— Очи власти хочет, силы хочет, — сказал он.

— Я боюсь за нее. Камка Согдай по имени искать будет, а Очи как?

— Она хочет от чола узнать, куда отвел деву. Смотри, Аштара: Очи давно с алчными духами общенья ищет, если согласятся сейчас взять жертву, которая сама к ним попала, что она ответит?

— Не посмеет отдать Согдай!

— Очи не жалеет людей. Пока мала ее сила, сама, как алчущий дух, ее кругом собирает.

— Но живого человека отдать духам! Я не верю, чтобы Очи на такое пошла!

В это время ээ с шумом наполняли пещеру: одних Камка посылала искать Согдай, других — Очи. Обе закатили глаза и сидели, как в обмороке.

— Я хочу следовать за Очи, — сказала я твердо. — Я не допущу ее к ээ-борзы.

— Будь по-твоему, — только и ответил мой ээ, и все потемнело передо мной.

Я тут же увидела, где блуждала Очи. Без верха и низа, без четырех направлений — голубоватое пространство, как бы теплым, густым костным клеем полное. В нем проплывали шары, как пузыри в кипящей воде. И Очи была в одном из них, и ее ээ — крылатая рысь — рядом. Я поплыла за ними.

Тут открылся берег желтого моря, над которым смрадные испарения не проходят. И прямо перед Очи вдруг упал на другую сторону мост. Тонкий, тоньше человеческого волоса. А на середине его, в таком же шаре-пузыре, — Согдай, бледная, как будто неживая. И я поняла, как и Очи в тот момент понимала: если отдаст она им Согдай сейчас, не рухнет мост, перейдет она в мир ээ-борзы духов и получит над ними власть.

Хотела я броситься к Очи и остановить ее, но все во мне слово оцепенело. И царь мой твердил: «Действуй, действуй, Ал-Аштара», — но я не могла сделать шага, поверить не могла, что отдаст живого человека алчным духам моя Очи.

А она колебалась. На берегу желтого моря стояла и не делала шаг. Я у царя спросила:

— В их ли власти уже Согдай?

— Нет. Жива пока дева. Но кружат вокруг алчные и не пустят других духов, чтобы имя прочесть и найти ее. А когда замерзнет, достанется им уже без воли Очи.

— Что может отвлечь от нее алчных?

— Только живая кровь.

— Хорошо, — я сказала и, сжавшись, вернулась в пещеру. Потом быстро, пока не заметил никто, выскочила вон, в бурю и ветер, поднялась на кручу, сжала в левой руке лезвие кинжала — и извлекла из кулака, разрезав кожу. Пусть идут, думала, малое пусть возьмут, но большого не получат.

Страха не было во мне. Сомнений не было. Лишь о том, что я вождь и жизнью своей, как учил отец, за людей отвечаю, — лишь об этом я помнила в тот момент.

В кругу алчных духов я стояла; как камень в водовороте, стояла и не подпускала их близко. Видела, как выскочили Камка и девы вон из пещеры и стали спускаться с кручи — значит, открылось им, где Согдай. И только когда царь мой сказал, что нашли ее и несут обратно, стала я медленно отступать, — но как вернулась в пещеру, не помню.

Согдай живую нашли, только померзшую. Под кручей она была, с тропы упала. Как с кручи ушла, не помнила. Что за Очи ушла, не помнила тоже. Несколько дней она пролежала в пещере, не вставала. Камка ушибы, раны да померзшие места мазала мазями и жировыми притирками. Нас наказала: ээ запретила к нам подходить и много работы нашла. Не разгибая спины, с утра мы трудились: дрова рубили, на кручу таскали, за Согдайкой ходили, пещеру убирали, из шкур, что скопились у нас, одежду шили… И только когда поправилась Согдай, услыхали мы утром знакомое «Дон-дон-донн», призывающее к ученью.

Но подошло время, в один вечер собрала нас Камка и сказала:

— Девы, сзывайте духов, будете танец Луноликой матери танцевать.

Весело сказала, но мы удивились: неужели кончается наша жизнь на круче? Не верилось, что уже походим мы на дев-воинов, живущих в чертоге.

Но мы созвали духов. В первом обличье, как барс, пришел ко мне царь. И я поняла, что, верно, кончилось ученье.

Камка начала танец. Что скажу я о нем, если в первый и последний раз его тогда танцевала? Уйдут девы-воины, и кто вспомнит его? Как взмывали девы, к Луне вознося оружие — и вокруг них сонмом ээ кружили. Как скользили по земле, с тенью своей сливаясь, — а за ними вихрь ветра кружил. Как собирались вместе, а потом распадались; как стелились змеею, скользили лаской, кидались барсом; как нежны, как порывисты, как яростны и прекрасны девы люда Золотой реки, Луноликой себя посвятившие, — о том был их танец. Вся память люда, от Золотой реки пришедшего, к Золотой реке стремящегося, была в тех движениях, — кто после нас вспомнит о том?