Луноликой матери девы - Ирина Богатырева

— Ал-Аштара, моя сестра, — сказал он, обернувшись к нам. — Очи — ее воин. Это девы Луноликой, с посвящения сегодня спустились.

— Легок ли ветер, легок ли ветер, — заговорили все, приветствуя нас. Смотреть стали с удивлением и так, будто видели не только Очи, но и меня впервые, хотя некоторых парней, друзей брата, я знала.

— Добрый огонь, — отвечала я, приветствуя очаг.

Очи не двигалась с места, молча смотрела на все.

— Луноликой матери девы — большая честь, — сказала хозяйка. — Счастье, говорят, приносят они, посетив дом. Никогда не видала я их близко, честно признаюсь. Проходите, будете почетными гостями.

Я смутилась — Луноликой матери девы и правда не придут на посиделки. Мне не хотелось, чтобы брат представлял нас так, но отступать было некуда. Я прошла к очагу и села. Но только успела сделать это, как Ануй, злой на язык, спросил:

— А что же дева твоя так и будет в дверях стоять? Или это страж твой? Или лошадь, к коновязи привязанная?

Люди засмеялись. Я обернулась — Очи стояла у двери. Я догадалась: она помнила о своей неукрашенной обуви и стеснялась. Что стало с моей смелой девочкой, дивилась я! В лесу она бы уже отлупила задиру Ануя, но сейчас стояла, потупившись.

— Эта дева — великий охотник и воин. К тому же ей духи назначили долю стать камкой. Я бы остереглась ее дразнить, зубоскал! — сказала я.

— Из каких же земель привели ее духи? — продолжал, однако, Ануй, ничуть не испугавшись. — И одета, не как мы, и говорить не умеет. Уж не из темных ли она? Верно, кто пленил ее в дальнем походе!

Все захохотали, Ануй явно был заводилой. Один Санталай не смеялся, сидел растерянный, смотрел на меня, будто просил прощения. Дев, кто с нами посвящался в этом году и знал бы Очи, не было в доме. А она сама молчала, даже не поднимала голову. Я начала злиться:

— Она нашего люда. На ней камская одежда. Не тебе судить о ней, горе-охотник!

— А почему же тогда… — хотел он продолжить, но его прервала Антула:

— Шеш, Ануй! Хватит! — и все замолчали. — В моем доме и так достаточно бед, чтоб еще осмеивать камов, — сказала она, поднялась с места и подошла к Очи, протянув ей на ладони золу из очага. — Легок ли ветер, гостья? — сказала мягко. — Грейся у моего огня.

Очи подняла глаза, посмотрела на золу на ладони, метнула на меня быстрый взгляд — так ли она поняла? Я кивнула, и тогда она коснулась пальцем золы и поднесла к кончику носа.

— Доброго огня тебе, — ответила. И вдруг, глянув быстро в глаза Антулы, тихо добавила: — Скоро перестанут скрытничать духи.

Как молния попала в Антулу — такое лицо у нее стало. Все притихли: никто не знал, что история вдовы известна Очи. И я смотрела на нее, не понимая, отчего она так сказала. Не заметила я, чтоб она советовалась с духами.

Придя же в себя, Антула за руку, как дорогого гостя, провела Очи к очагу и усадила на лучшее место. Поставила блюдо с лепешками, хмельного молока налила, смолку дала, чтобы жевать. Очи уверенней стала смотреть, а все притихли, не зная, что теперь говорить или делать. Молчал даже Ануй.

Тут, когда уже тяготить всех стало молчание, открылась дверь и вошел статный воин.

— Легок ли ветер? — сказал он громко. — Так тихо у вас, будто нет в доме гостей. — И, приветствовав очаг, сел. — Я встретил Бортая, — обратился он к Санталаю. — Он сказал, что ты повел к Антуле чудных гостей. Вот и пришел посмотреть, какие они, Луноликой матери девы. А лесных дев вообще не приходилось встречать. Зверей, птиц, духов видел, а девы в лесу не попадались. Уж если б попались, я бы не пропустил!

Все засмеялись шутке и оживились. Санталай стал представлять нас с Очи, но я уже узнала этого воина: это был Талай, вождь линии всадников, он не раз приходил к отцу, и я встречала его в доме. Но в те дни, когда была ребенком, я будто и не замечала его, не выделяла среди других просителей у отца. Теперь же, как он вошел, мои глаза приковало к нему, и я словно увидела его заново. У него было сухое лицо, темное от солнца, буро-рыжие волосы в длинной косе и карие глаза, они смотрели спокойно и с интересом, но на дне их играла улыбка. Держался он очень прямо, не как конник, сутками не покидающий седла. Согревшись, он скинул шубу с одного плеча, и стали видны рисунки, которыми он был отмечен: конь на лопатке скакал, вздымая копытами в небо. Когда он опустил на меня глаза, приветствуя, я не смогла удержаться и потупилась, как обычная дева, внутреннее порицая себя: он показался мне очень красивым в тот момент.

— Ты меня не видел, а я тебя знаю, — сказала тут Очи, отвечая Талаю.

— Неужто? Чем же привлек я лесную деву? — улыбнулся он.

— Тем, что песни громко поешь, как по лесу едешь, — отвечала она, и все засмеялись, как веселой шутке.

Талай улыбнулся.

— Да, правда, как станет легко на душе, так пою. Но не думал, что громко. Ты что же, с дерева за мной, как рысь, следила?

— Те, за тобой не надо следить! И так слышно, когда ты в тайгу едешь. Добрый ты охотник: заранее о себе предупреждаешь зверье!

Все снова смеялись, и Талай усмехнулся, глядя в огонь.

— Ему не охотника долю достали духи, — вставил слово Ануй. — Он у нас конеправ. Он, верно, и в лес для того ходит, чтобы зверей лечить. Правда, Талай? Часто тебе оленей править приходилось?

— А, помню! — сказала Очи. — Ты посвящался четыре года назад. Камка тогда сказала, что для всего люда ты дар от духов, таким лекарем станешь.

— Сколько сладких слов о себе слышу, — сказал Талай, не поднимая глаз. — Как бы плохо от того мне не стало. Я же вот слышал, что Луноликой матери девы — сильные воины, — сказал вдруг, посмотрев на нас в упор. — Слышать слышал, а видеть не приходилось. Правда это, что нельзя вас в бою победить?

— Те, Талай, ты будто не знаешь: все девы — непобедимы, пока замуж не выйдут, только каждой хочется, чтобы кто-то из парней ее побыстрей победил, — сказала какая-то, и все опять рассмеялись.

— Нет, — протянул растяпа-охотник, о котором говорил Ануй. — Луноликой матери девы другие: у воинов сила в поясе, а девы как для мужа пояс снимут, так силу теряют. Только у дев-воинов от безбрачия пояс с ними срастается. Оттого такие злобные они, говорят!

Парни и девушки снова принялись хохотать. Меня смутили эти шутки, не знала, что им ответить. Санталай заметил, что не по нраву мне такой разговор, и сказал:

— Я видел сегодня, как Ал-Аштара убила зайца одной стрелой, когда он был на другом конце поля.

Но людей уже трудно было остановить.

— А что же она его так далеко упустила? — крикнул кто-то, и все опять хохотали.

Тогда я сказала в сердцах:

— Вижу, что у вас нет добрых слов для новых людей. Что ж, мы готовы себя показать. Выходите, кто желает бороться с Луноликой матери девой!

И все сразу притихли. Я смотрела на них гневно, но и парни, и девушки, — все отводили глаза. Потом кто-то проговорил несмело: