Берегись, Ангел! - Иоланта Палла

своей остановки, выхожу в интернет и пытаюсь найти там информацию о строительном магнате Александре Аристове. Вылетает лишь фото с тремя людьми — мужчина с аристократическими чертами лица, Дан и молодая женщина, которую вряд ли можно назвать его матерью.

Ни одного слова о сестре. Как такое может быть?

На размышления не остается времени, и вскоре я уже бегу за Олежкой, который сжимает меня в объятиях.

— Я думал, что ты за мной не придешь. — Говорит тихо, а я беру его за руку и веду домой.

— Как я могу оставить тебя, зайчик, что ты?

Он улыбается, и это очень радует. Невольно вспоминаю о Данияре и его сестре. Становится не по себе от одной мысли, что волей несчастного случая можно лишиться близкого человека. Мамы тоже не стало по вине водителя авто, но я не винила его в случившемся. Может, потому что времени не было на это. Слишком много обязанностей свалилось тогда на мои плечи, и хорошо, что Елена Владимировна помогла с похоронами, ведь Владимир упал в озеро с водкой.

Дома тихо. Отчима нет, и я по привычке ставлю чашку с кашей в комнате и даю братишке наставления. Наш ритуал с объятиями повторяется, и я отправляюсь в фитнес-центр. Уже во время уборки в душу крадутся сомнения. Вдруг Макс прав, и мне стоит позвонить Петру?

Может, он знает моего отца…

Если знает, то что мне делать? Искать?

Что я скажу человеку, который, возможно, и о моем существовании не подозревает?

Стоит ли лезть в чужую жизнь?

Много вопросов, и ни одного ответа.

Но даже они улетают из головы, когда возвращаюсь домой и слышу шум на кухне. Тихо плетусь в комнату и закрываю ее, глядя на спящего брата. Включаю лампу, приступаю к выполнению домашки и засыпаю, уткнувшись носом в учебник.

Утром разбита, и даже упражнения не помогают взбодриться. В школе чувствую себя бабочкой, которую поместили под стекло в музее, и постоянно ловлю на себе взгляд Дана. Стараюсь не обращать внимания, но не получается, особенно в тот момент, когда мы собираемся в танцевальном зале.

Если честно, хочется сбежать, ведь я прекрасно понимаю, что праздник в честь выпускного я пропущу. Все будут в великолепных нарядах, а я…

Снова стану посмешищем.

Нет уж.

Держусь около Макса и считаю минуты до окончания занятия. Только когда в помещении появляется психолог, внутри все начинает дрожать от недоброго предчувствия, и не зря…

— С какого перепуга? — Орет одноклассница, услышав о том, что меня ставят в пару с Аристовым.

Не осознанно хватаю Макса за руку и сжимаю ее. Эта новость, как ведро холодной воды. Меня начинает трясти, и я прошу бога о том, чтобы Анна Васильевна рассмеялась и сказала "Ха, купились! А я пошутила.". Только этого не происходит.

— Что?! О какой эстетике вы говорите?! — Орет Вероника, краснея и возмущенно жестикулируя, пока Дан сверлит меня глазами. — Ставите эту оборванку с моим парнем!

— Листовская, успокойся. — Спокойно говорит учитель, но одноклассница топает ногой.

— Я сейчас Валерию Иннокентьевичу пожалуюсь на вас! — Кричит, как сирена, и выбегает из зала, стуча каблуками.

— Еще у кого-то есть вопросы? — Анна Васильевна вопросительно поднимает брови и обводит взглядом каждого.

— Это обязательно? — Спрашиваю еле слышно и тут же удостаиваюсь насмешки от Аристова.

Он стоит на своем месте и смотрит на меня.

— Обязательно, Цветкова. Вы, — она указывает на меня и Дана, — основная пара из класса. Всего три ведущих пары, поэтому молча иди к Данияру, и приступаем к репетиции.

Сердце ухает на пол, а по коже бегут такие огромные мурашки, что я невольно вздрагиваю. Макс хмурится и скрипит зубами, но молчит. А что тут скажешь?

Это все равно, что добровольно идти на собственную казнь. Еле передвигаю ноги и останавливаюсь в метре от Аристова, который нагло усмехается, но уже в следующую минуту убирает телефон в карман и оказывается рядом.

Меня трясет. Мозг автоматически бьет тревогу, ведь нахождение Дана ближе, чем на три метра, это уже сигнал об опасности. Стараюсь не смотреть на него и не знаю, куда деть трясущиеся руки.

Одно дело отчаянно сражаться с ним, и совсем другое — знать о его проблеме и продолжать войну. Какая-то адская смесь чувств бурлит внутри в это мгновение.

— Почему стоим, как два столба? — Спрашивает учитель, показывая на остальных, которые уже встали в позицию. — Не стопоримся, Цветкова, Аристов. — Кивает Анна Васильевна и тут же подходит к Максу. — Пока Листовская борется за справедливость, потанцуешь со мной, Максим.

Дан хватает меня за руку и тянет к себе, как куклу, от чего я напрягаюсь еще больше. Его рука моментально оказывается на моей талии и касается синяков от ремня, от чего я кривлюсь. Больно даже от легкого прикосновения.

— Не строй из себя недотрогу, Ангелочек. — Скрипит зубами Аристов, и я гневно зыркаю в зеленые глаза, упираясь одной рукой его грудную клетку. — Или тебе подкинуть кайфа, чтобы была сговорчивее?

От пошлого намека меня накрывает волной злости. Толкаю одноклассника, но его хватка только усиливается так же, как и нажим на больное место. Кривлюсь еще сильнее.

— Скажи, сколько тебе Круг дает? Хватает? — Последняя капля падает в полное ведро терпения, и я не замечаю, как Анна Васильевна прерывает объяснение и идет к нам, просто поднимаю руку и бью Аристова по лицу с такой силой, что на его щеке моментально высвечивается отпечатки пальцев.

Время останавливается. Только звенящая тишина и злобные зеленые глаза дают понять, что пора уносить ноги.

— Мне тебя жаль. — Выплевываю Дану прежде, чем сорваться с места и выбежать из зала, еле сдерживая слезы.

Глава 19

Данияр

Тонкая талия.

Хрупкая.

Пока смотрю в огромные глазища, только об этом думаю.

Кажется, надави сильнее и сломается.

И я давлю.

Как озабоченный, прижимаю ее рукой к себе.

Близко держу.

Ближе, чем нужно для идиотского вальса.

Бросает на меня недовольный взгляд, и я таращусь в голубые омуты, иначе не назовешь. Засасывает их цвет. Не просто светлые, как у Листовской, а другие.

Синие вкрапления по всей радужке, сильнее выражены около края, а ближе к зрачку дополняемые карими точками. Что-то необычное и затягивающее, словно гипноз. Как долбанный маятник в кабинете у Жанны Григорьевны.

И это бесит.

Не должно быть у нее таких глаз.

Еще и кривится так, словно я ей противен.

Ненавижу.

— Не строй из себя недотрогу, Ангелочек. — Цежу сквозь зубы, не отпуская и не обращая внимания на слабые попытки меня оттолкнуть. —