Встревоженные тугаи - Геннадий Ананьев

– Пограничника из тебя буду делать, – объявил Яков вполне серьезно. – Майору Антонову спасибо скажи, а то бы до морковкина заговенья ждал бы ты слова от меня.

– А я смею заверить тебя, стар-рик, в няньках особой нужды…

– Точно, друг ситный. Точно. В нашем краю верно говорят: кораблю сломанному всякий ветер противен. Но пойми ты, голова садовая, плетью обуха не перешибешь. Солдаты – не та шантрапа, с которой ты вожжался. Запомни: поперек всех пойдешь – отвернемся совсем, даже не прислушаемся к слову начальника заставы.

– Постар-раюсь сделать соответствующее умозаключение, – ответил Рублев и почувствовал себя неуютно. Верблюда вспомнил. И то, что ни один пограничник не подсказал, как его остановить. А вот хохотали все. И как во время завтрака солдаты встали из-за стола, за который он сел.

«Плевать мне на вас. Вы сами по себе, я сам!» – подумал Рублев тогда, с тревогой ожидая, что еще скажет Нечет. Но тот пропустил мимо ушей ответ Рублева. Проверил, правильно ли он надел снаряжение, и посоветовал:

– Ракетницу ремнями пристегни, иначе мешать будет. Пуговицу верхнюю застегни на куртке. На границу идешь!

А когда вышли за калитку, еще раз предупредил:

– На охрану границы мы идем, а не на Арбат прохожих задирать. Твердо уяснил?

До Собачьих сопок шли молча. Когда останавливался Нечет, Михаил делал то же самое. Слушали, как ветер в тугаях злится. Когда до сопок осталось метров тридцать, Нечет лег и, подозвав сигналом Рублева, проговорил вполголоса:

– Вон там, у подножия в кустах замаскируемся. Я первым ползу. Жди сигнала.

И исчез в темноте. Как растворился. Не видно и не слышно. Ветер только бьет в лицо сердито. Огляделся Рублев. Лампочки в селе часто-часто мигают, манят к себе теплым светом.

«Вот так и бабочек, наверное, к свету из темноты жуткой тянет?»

Филином ухнул Нечет где-то справа. Почему справа, а не впереди, где, по расчетам Рублева, Нечет должен находиться? Пожал Михаил недоуменно плечами и пополз вправо. Где она, сопка Собачья? Снова филин ухнул. Еще дальше, чем первый раз. И намного левей. Развернулся Рублев и пополз торопливо. Вот она – сопка. Наконец-то. И чуть Нечета головой не боднул.

– Как дикобраз. На версту шум, – прошептал Яков недовольно.

– Летать пока не обучен моим опекуном.

Огрызнулся, будто и не предупреждал его Нечет в дежурке. Но когда Нечет, погрозив кулаком, велел откинуть капюшон, смолчал. Исполнил его приказ. Впервые за несколько лет без спора подчинился чужой воле. Откинув капюшон, спросил себя: «Ты что, стар-рик, позволяешь заталкивать себя в хомут?!»

А ветер все усиливался. Крупней стали и дождевые капли. Они безжалостно хлестали по лицу. Но это еще терпимо. Главное, начли мерзнуть ноги. Чтобы согреть их, Рублев машинально, не подумав о том, что стук демаскирует их, принялся ударять сапогом о сапог.

– Ты что?! – зло шепнул Нечет. – Меняем место. Ползи за мной. И тихо чтобы!

Переползли к подножию другой сопки. Нечет прошептал:

– Еще мне повзбрыкивай!

И снова ничего не ответил Рублев.

Сколько времени они пролежали у второй сопки, Рублев определить не мог, не знал он и когда закончится это лежание. Посмотреть бы на часы, да разве увидишь стрелки? И шевелиться в секрете нельзя, это им, молодым, еще на учебном вталкивали в головы, а Нечет, если что не так, вновь кулак покажет.

– Пора, – тихо сказал Нечет. – Отползем чуток – и встанем.

Рублев удивлен: откуда известно Нечету, что время секрета истекло? Правда, на учебном им говорили, что почти все опытные пограничники умеют и днем, и ночью определять время без часов с ошибкой всего на пять – десять минут. Но он не очень-то верил тем рассказам. Болтают, дескать, всякую чушь. Понятно, когда определяют время по солнцу. Взошло оно – утро. Поднялось на верхушку неба – полдень, скатилось к горизонту – вечер, стало быть. Не слишком хитрая наука. Но сейчас Яков Нечет его удивил. Не то, чтобы солнца – звезд даже не видно. Сопки и те едва различимы. Чернеет в темноте что-то бесформенное и страшное.

«Дает, чувак! Железно дает!»

Но еще больше поразился Рублев, когда увидел, что пришли они на заставу точно в установленный начальником заставы в приказе срок.

«Потряс!»

Хотел даже спросить у Нечета, не печенкой ли тот время чувствует, но тот приказал ему оправить обмундирование и ремень подтянуть.

– На смотрины?

– Начальнику заставы докладывать.

Вошли в канцелярию. Майор Антонов сидел за столом и читал письма. Перед ним лежала аккуратная стопка конвертов. Антонов отложил письмо, встал выслушать доклад старшего наряда. Сказал недовольно:

– Плохо, что место пришлось менять. Очень плохо. На боевом расчете поговорим об этом. А сейчас – приводите в порядок оружие и отдыхайте. А ты, Яков, зайди, как автомат почистишь.

Подождал, когда выйдут солдаты, и вновь углубился в чтение.

«Помню, было так. Из тыла шла банда…»

– Не то, – про себя сказал Антонов, отложил письмо и взял другое.

«Двадцать джигитов увел местный бай Алабек Серджанов за кордон. Неожиданно для всех ушел. Прикидывался лояльным. Потом он нам пороху подсыпал пару голов…»

– Тоже – не то.

Взял следующее письмо. Пробежал глазами. О бое двух пограничников с тридцатью контрабандистами. Скупо написано. Отстреливались, гранаты в ход пошли. В рукопашную схватились. Антонов почти зрительно представил тот бой и с восхищением подумал: «Какое мужество, какую веру в правое дело нужно иметь, чтобы вот так бесстрашно, не считая врагов, драться до последнего!» И еще подумал, что письма эти надо обязательно дать почитать всем молодым солдатам.

Постучав, вошел Нечет.

– Слушаю вас, товарищ майор.

– Расскажи подробней, как вел себя в наряде Рублев?

– Тыкался, как слепой кутенок в поисках сиськи. Плюнуть бы на него. Я так скажу, товарищ майор: осел и в Киеве конем не будет.

– Рост у него далеко не ослиный, – с улыбкой проговорил Антонов. – Рост отличной скаковой лошади. И уши вроде не такие уж длинные. Дурь только в голове. Выбивать ее нужно. Или ты – взад пятки?

– Я слову хозяин. Пообещал – не отступлюсь. Не отступятся и Бошаков, Семятин, Кочнев, Евстин. Тоже все силы приложат.

– Это хорошо. А ты ему о Собачьих сопках рассказал перед выходом в наряд? Нет? Плохо, гвардеец. Очень плохо. Ладно, исправлю я твою ошибку. Где сейчас Рублев?

– В курилке.

Антонов пошел туда. Рублев сидел на табуретке, как в мягком кресле, откинувшись к стенке, как на спинку, закинув ногу за ногу, и помахивал носком кирзового сапога. Увидев начальника заставы, встал с неохотой. Не в лицо ему посмотрел, а поверх головы.