Святой Георгий и гунны - Мурад Эскендерович Аджи

они, наконец, получили право разговаривать не на латыни, а на своем родном языке{87}.

Каким был этот язык, можно только догадываться. Тюрки – «варвары», составлявшие костяк византийской армии, вошедшие в свиту императора, заметно повлияли на многие стороны общественной жизни. К тому времени жители Константинополя говорили на наречии, которое весьма условно можно назвать греческим. Правильнее было бы определить его как греко-варварское.

При императоре Юстиниане I (483–565) оно обрело официальный статус{88}. Как замечает Э. Гиббон, в нем «была примесь многих странных и варварских слов, значение и этимологию которых… не всегда может отыскать» знаток классического стиля{89}.

Николаос Гизис. История. 1892

Но имя Георгий стояло для граждан Византии в особом ряду: оно несло отпечаток желанной свободы от деспотии Рима. И уж точно не было латинским, звуча прекрасной музыкой для тех, кто помнил о существовании легендарной Эллады.

Вот на эту тягу к возрождению былого величия и сделали ставку владыки духовной жизни.

Имя героя – Григор, напоминавшее о реальном человеке и его подвиге, стало предметом специальной «заботы». Власти предержащие нашли простое и легкое решение сложной проблемы. Они стали оставлять за храмами святого Григора только четвертое его имя, самое главное – Георгий.

Это так совпадало с настроениями «простого народа», так отвечало его чаяниям. И дело оказалось сделано.

Первое имя само ушло в тень, и забывалось все связанное с ним. Забвение наступает очень быстро, особенно, если его культивирует власть. Два-три поколения. И готово. Горько признавать, но правда была заключена в молчании мертвых…

В итоге четвертое имя само легло на свое место. Допускаю мысль, то был наказ геополитики. Уже под именем Георгий святой получил бессмертие и вечную молодость.

Его видели то старцем с длинной белой бородой, то юношей в красном плаще… Скиталец в Истории? Странник?

И вот опять он странник. И опятьГлядит он вдаль. Глаза блестят, но строгоЕго лицо. Враги, вам не понять,Что Бог есть Свет. И он умрет за Бога.

На древних иконах тщательно выписаны черты его лица, присущие восточному аристократу из высшего света. Художник показал юношу, облик которого девственно чист.

Восточный царевич перед вступлением во взрослую жизнь стоит перед первым своим боем. Его ждет поединок, об исходе которого никому не известно. Ни тени сомнения или страха на уверенном лице юноши.

Он верит, что победит – с ним Бог…

Рождение нового, «отредактированного», Георгия совпало по времени с другим событием. Оно тоже из области «переименований».

Оказывается, раньше, то есть до VI века, принимая сан епископа, церковные деятели не меняли имя. Нарушил эту традицию римлянин Меркурий. Став папой, он посчитал свое имя слишком языческим и принял новое – Иоанн II (533–535 годы папства). Утвердилась традиция менять имена лицам, принимающим высокий сан{90}.

Выходит, в те времена замена имени Григорий на Георгий не была неожиданностью ни с какой стороны – ни для простых людей, ни для Церкви. Великим оставался носитель имени. Победоносцем!

«Боготечной звезде подобен был еси», – говорили о нем. Вторым после Бога считали его, «шествующим по особому произволению Божию»… Это ли не оценка человека? Пророков равностоятель – равный самим пророкам! Великий человек? Величайший. Бесспорно.

Тогда другой вопрос, почему за всю (!) историю папства не было ни одного Георгия? Опасное имя? Похоже на правду.

Плита с монограммой римского папы Иоанна II. Базилика Святого Климента. Рим. Италия

Точно так же папы никогда не брали имя апостола Петра, считающегося первым епископом Рима. Слишком рискованно. Никаких формальных запретов нет, но жива молва, Пётр II (Пётр Римлянин) будет последним папой перед концом света.

В церковной молитве Георгия назвали Соревнитель апостолов. Возможно, его место в иерархии Церкви выше, чем у апостола Петра? А не отказывались ли папы от имени Георгий из суеверных соображений? Чтобы не подвергать покой Церкви опасности?.. Суевериям подвержены все, даже понтифики.

Впрочем, не такое уж это и суеверие. Возможно, они просто знают то, что неведомо остальным.

Как тут не повторить слова Павла Флоренского: «Веками направлявшиеся на него (имя. – М. А.) мысли и чувства имели в нем точку приложения и в конечном счете усвоили имени энергию возбуждать и направлять общественные события и умонастроения в определенную сторону».

Замечание наблюдательного профессора Кирпичникова о переименовании храмов в «официальных сферах» наводило на крамольные мысли. Бунт зрел исподволь, по мере того, как узнавал тайную подноготную событий. Моя душа протестовала. Все, что старались не афишировать лицемеры, притворяющиеся праведниками, вызывало гнев.

Факты убеждали: имена Григорий и Георгий иезуиты «смешивали в рукописях и переводах византийских писателей» сознательно. Не боясь греха, из героя делали другого Человека. Отсюда – множество мифов и ни одного реального жития, даже его фрагментов.

Казалось, настоящая жизнь святого Георгия растворилась в вымысле без остатка. Лишь крошечные крупицы правды оставались на дне. Эти драгоценные крупицы живого бытия обретали для меня особую ценность, мысль фиксировала их автоматически, на уровне чувства.

Передо мной стояли два человека, два близнеца. Один (реальный) царского рода – из знаменитой на Востоке династии Аршакидов, другой (придуманный) – тоже из царской семьи (не из той же ли?). Оба – безусые юноши, одногодки. Оба кровно связаны с Каппадокией, с событиями тех лет. Современники? Почему нет…

Еще один интересный вопрос, короткий, как шаг, и он приближал меня к цели.

Если «анкетные» данные двух человек схожи, и если деяние одного полностью совпадет с деянием другого, можно ли утверждать, что они совершили один и тот же поступок в одном и том же месте, в одно и то же время? Если да, то уверено утверждаю, перед нами один и тот же человек. Лицо конкретное. Историческое!

Предположение, как известно, одна из граней работы историка. И я, не отвергая сказанного ранее, вернулся к версии о степном происхождении имени. Конечно, по-прежнему держало в плену соблазнительное созвучие имен Григорий-Георгий-Джарган. Однако искать истину только по созвучию слов – гиблое дело. Созвучие уже казалось не главным.

Конкретное деяние, обессмертившее его! О нем хотел знать, ибо оно главное в тайне святого Георгия. Деяние! Величайшее деяние, открывшее европейцам мир Божий. Отсюда Единобожие в Европе.

Событие, центром которого был наш герой. Вот что интересовало теперь меня. Не имя, а подвиг, следы которого вели в Дербент, в город, что на изломе Гуннского прохода.

Эта всем известная узкая полоска земли между Кавказом и Каспием оказалась в самом центре важнейших мировых событий за тысячелетия, она богата на самые неожиданные открытия.

Здесь, на стыке двух миров, зарождалась новая Европа, ее духовная культура.

«Ынанырбиз Бир Тенгриге Атага»(Веруем в Единого Бога)

Селение Джалган расположилось на склоне самой высокой горы в Дербенте. Это поразительно совпадало с древним апокрифическим текстом легенды, описывающим место захоронения святого Георгия

…Вот с таким теоретическим багажом прибыл я в Дагестан, в город Дербент. Что скрывать, обилие исторических памятников, совершенно не изученных, и безразличие к ним общественности обескуражили. Настроение портилось: куда бы ни шел, упирался в стену равнодушия.

Помогли не ученые, помог тот самый случай, которому не обязательно быть случайностью. Просто счастливый случай. Он свел с молчаливым табасаранцем, хорошо знавшим мои очерки в журнале «Вокруг света».

Истинный горец, достойный самого глубокого уважения. Вопросов не задавал, а с улыбкой сделал все, как нужно. Но сначала, конечно, щедро угостил меня в своем уютном саду. Что делать – обычай.

И я, не спеша, как положено гостю на Кавказе, ел и расспрашивал о Дербенте, об окрестностях города, о новостях, о том о сем,