Министерство по особым делам - Натан Энгландер

Лилиан наблюдала, пока доктор не ввел в нос штыри. Тут она отвернулась. Студентка рядом с ней приподнялась на цыпочки.

Кадиш быстро заморгал. По крайней мере, ему так показалось, потому что картинка перед глазами увлажнилась, поплыла, а двигались ли при этом веки – кто их знает? Опять же неясно насчет слез. Чувствовал Кадиш что-то или нет – не объяснить, хотя ему казалось, будто голова раскалывается надвое. Словно посреди лба провели линию, и она мало-помалу врезается в мозг – что-то в этом роде. Это расчленение сопровождалось каким-то странным, но очень внятным шумом, идущим изнутри. Может, такие звуки слышат глухие? Раз мир вовне у них выключен, то до них доносится такой чудо-звук изнутри, будто треснула яичная скорлупа. Вот это яйцо Кадиш и видел. Глаза его словно развернулись вовнутрь и уставились во тьму его пустого черепа – в самом его центре плыло большое белое яйцо, и на фоне общего мрака его белизна колебалась, пульсировала, подсвечивалась по краям.

В середине его головы плавало яйцо всмятку.

Доктор сделал какой-то быстрый жест, и во тьму опустилась тяжелая серебряная ложка. Так вот что за звук шел из его головы: это идеальное эхо от стука ложки по скорлупе!

Теперь из его глаз точно лились слезы – или кровь? Яйцо все еще светилось, но теперь красным светом. Он даже попытался пошутить, но что же он из себя выдавил? Потом пробурчал: «Страшный сон» – и отключился.

Наконец доктор вытащил штыри.

– Привычное дело. Будто в клешню рака забираешься. – Бывалая сестра держала наготове щипцы, а доктор шуровал в носу Кадиша скальпелем. Протянул руку за щипцами, вставил их внутрь, чуть поводил кистью, вытащил щипцы и поднял их высоко. – А вот и мясцо – правда, без жира. – И он показал кусище из носа Кадиша.

Лилиан так и сидела отвернувшись: боялась, что ее вот-вот вырвет. Но чем больше она пыталась отвлечься, тем яснее ей представлялось, как капает жир.

Кадиш был в отключке, а жаль – наверняка он получил бы удовольствие, слушая доктора. Есть стручок, в нем две горошины. Обе думают, как бы поесть. Но одной видится яйцо, а другой – рак. В том и другом случае до еды не добраться, не разбив скорлупу.

Доктор поднял руку повыше, и тут его перебил студент.

– Краб, – сказал студент. Брови доктора над маской поднялись, глаза заметались – это кто тут голос подает? Белые халаты студентам не для того, чтобы перебивать его на полуслове!

– Бракки, – сказал доктор, – это вы делитесь с нами таким глубоким наблюдением?

Рука, державшая покореженный хрящ Кадиша, была воздета все так же высоко.

– Да, сэр, – подтвердил Бракки. Потом добавил: – Да, доктор, – опустив «сэра».

– Что «да»?

– Мне кажется, доктор, это скорее похоже на мясо краба, а не рака. По крайней мере, отсюда.

Обдумав ответ, доктор Мазурски повысил голос.

– Я вас сейчас учу, – сказал он. – Так вот, когда орудуешь штырями, ощущение такое, что пытаешься вскрыть клешню рака, а не ножку краба, и важно именно это, а не то, что мясо больше походит на крабовое. – Как бы в подтверждение своих слов доктор взмахнул щипцами, и самый характерный кусок Кадиша – его нос – ударившись о бортик, угодил в ведро.

Он еще что-то подрезал, что-то подшил и заклеил переносицу белым пластырем.

– Voilà, – заключил он.

Кто-то из студентов захлопал в ладоши, и тут Лилиан краем глаза глянула на работу мастера. Вид у ее мужа был такой, точно он пролетел через лобовое стекло машины.

– Кто следующий? – крикнул доктор.

Лилиан подняла руку.

– Я.

– Кто «я»? – не понял доктор: он не видел, кто скрывается под маской.

– Я, – повторила Лилиан.

Тут до доктора дошло.

– Ясно, что вы. Я спрашиваю, кто будет оперировать?

Доктор оглядел студентов. Кроме Лилиан, никто руку не поднял.

– Тогда Бракки, – распорядился доктор, стягивая перчатки. – Мудрости на двоих, надеюсь, проявите ее и в деле. Посмотрим, так ли зорок ваш глаз при ближайшем рассмотрении.

Лилиан взглянула на Кадиша. А от него, как всегда, помощи никакой – лежит себе в отключке.

Бракки уже вышел вперед. Санитар тем временем увозил Кадиша на каталке.

– Вас усыпить? – спросил доктор.

– Нет, – сказала Лилиан. Она указала на мужа – тот уже исчезал за двойными дверями. – Только не Бракки. И никто из студентов. – Она была в ужасе. – Муж сказал, что у вас уговор о троих. А нас здесь только двое. Муж и я.

– Я объяснил вашему мужу, – заговорил доктор, нимало не стесняясь студентов, похоже, ему было на них плевать, – что даже один его нос – уже выгодная сделка. Я сказал ему об этом совершенно внятно. Единственный вариант, при котором я мог согласиться на его условия, – это учебная больница.

– И? – спросила Лилиан.

– Что тут непонятного? Я здесь преподаю. Преподаю хирургию, а не арифметику. Чтобы чему-то научиться, студенты должны все делать сами, потрогать все сами. Верно, Бракки, мой дорогой вундеркинд?

– Чистая правда, – согласился Бракки.

– Вы такую операцию уже делали? – спросила Лилиан. – Он это уже делал?

Оба ответили в унисон:

– Нет.

Лилиан лишилась дара речи.

– Чей-то нос должен быть первым, – заметил доктор.

– Я прочитал учебник, – заявил Бракки. – Вчера вечером, вместе с Айрин. – Одна из двух девушек кивнула, ее маленькие глазки смотрели в упор. – И сейчас наблюдал, как это делает лучший из лучших.

– Он, по сути, уже доктор, – успокоил Лилиан Мазурски. – И он на этом специализируется. Они уже не студенты, а аспиранты. Он не какой-то сорванец прямо с улицы.

– Вот уж нет, – заверил Бракки.

– Ложитесь, – сказал анестезиолог. Он не сводил глаз с циферблата.

Лилиан посмотрела на двери, через которые увезли ее мужа. Потом глянула в глаза доктору: его лицо – узкая полоска над маской – заставляло повиноваться. Казалось, ее нос уже сам прорывается сквозь кожу!

Она легла на стол.

Анестезиолог еще и пальцем не шевельнул, как доктор сказал:

– Сделайте глубокий вдох. Вы вдыхаете легко и привычно в последний раз. Всем нам, остальным, дышать нетрудно.

Лилиан не понимала, что ей дόлжно слышать, а что не дόлжно, что дόлжно чувствовать, а что нет. Ее пригласили присутствовать при операции мужа, и зря: ей никак не следовало бы тут быть. В начале операции ей казалось, что она спит. И видит во сне именно то, что с ней сейчас происходит, но происходит не на самом деле. Потом она вспомнила, почему спит, поняла, что на самом деле вовсе не спит, что вокруг нее сгрудились детишки-доктора, они стоят совсем вплотную, а Бракки трудится в поте лица. Неизвестно почему ей представлялось, как Кадиш летит через лобовое стекло, как машина попадает в аварию, а за рулем сидит молодой доктор. Между тем в ее нос сунули штыри, и сознание прояснилось.