Дикая - Anne Dar

Страх?..

Мы вошли в ореол тёплого света, исходящий от костра.

– На час раньше обычного, – заметил Дефакто, и я бросила к ногам Сладкого, числящегося освеживальщиком, всю нашу добычу за день.

– Всего три куропатки? – парень с разочарованием в голосе поднял тушки птиц. – Очень мало… Давно так мало не было.

Следующим подал голос Змееед:

– Мы думали, что раз вы пошли вдвоём, так ты – он смотрел на Дикую, – либо вернёшься с минус одним голодным ртом, либо добудешь в два раза больше обычного.

Приняв из рук Абракадабры свою порцию, я опустилась на свой ящик.

– Завтра в Тёмный лес со мной пойдёшь ты, – глядя на Змеееда, жёстко отчеканила Дикая.

– Ч-что?.. Я?.. Но я ведь уже был…

– Что, трухнул? Забыл, каково это, первый раз, а в случае с вами всеми, и единственный раз, побывать в Тёмном лесу? Так я тебе напомню.

– Я пошутил, Дикая, – парень резко поднял руки вверх. – Просто пошутил.

– Значит, ты помнишь свой поход. Хорошо. Потому что его помню и я. Выгуливая тебя по Тёмному лесу, я смогла подбить лишь одну белку, так шумно ты пыхтел и хрустел ветками. А в конце, только благодаря чуду и моей меткости добравшись до поляны без потери конечностей, ты час провалялся в траве истекая слезами. Хочешь завтра повторить?

– Нет.

– Но тебя ведь не устроила сегодняшняя добыча.

– Устроила, – парень уже цедил свои ответы сквозь зубы.

– Вот и славно. Чья очередь петь сегодня?

Очередь была Нэцкэ. Но она предпочла не петь, а просто с выражением прочесть наизусть заученные стихи:

…вырезано…

…Шагаю медленно, спешить как будто никуда не надо,

со всех сторон густой туман и тягостно прибой звучит,

и руки спрятаны в карманы…

И ощущение, что где-то далеко болит,

но что болит – совсем не помню,

а может даже и не знала никогда,

и боль фантомная, и я фантомом

сейчас здесь где-то, где шумит вода.

А веток нет… Следов моих почти не видно,

зато вокруг белым-бело, как бел бывает снег…

И вдруг остановилась от виденья:

вдали передо мной нарисовался силуэт,

как будто бы чуть-чуть знакомый,

хотя знакомых у меня здесь нет,

но в памяти вдруг всплыл образ искомый -

тот проводник, что не пробил мой маленький билет.

И появилось ощущение досады:

я здесь совсем одна, и он один.

Быть может, завести с ним разговор? Хотя бы

из-за того, что говорить нам нет причин.

Я стала медленно, но верно приближаться,

а человек в чёрном плаще как будто ждал,

хотя стоял ко мне спиной… И он дождался:

я скоро встала там, где он стоял.

…вырезано…

… – Мы все всего лишь маленькие люди,

и действия наши бывают неверны,

не тем мы верим и не тех мы любим…

– Вы “гении” от слова “дураки”!

Вам дай лишь слово – звуки исказите,

вам жизнь дают – ворочаете нос,

вам крылья за спину давай!.. Вы всё клеймите.

Вы – свечи: плавите своей же жизни воск

пока горите… А когда сгорите

клять склонны свой же собственный огонь.

Вы изначально падшие и не взлетите,

пока на сердце не возложите ладонь,

чтобы раскаяться, попробовать понять иль извиниться,

чтобы хоть раз всех и за всё благодарить.

Вы умирать, пусть неосознанно, спешите,

но что страшнее – вы осознанно забыли жить.

Бежите за наградой бесполезной,

всё суетитесь ради призрачных оков.

Вы можете здоровым быть, но служите болезням.

– Как будто ты и сам не есть таков.

– Мы о тебе. Ты ведь еле шагаешь.

– Подумаешь. Могу и перестать шагать.

– Не мудрено остановить свой шаг, когда хромаешь.

А ты попробуй разогнаться и бежать.

Отбрось сомненья – боли нет и тягот нет, нет власти

дурного там, куда ему закрыли дверь.

Всё в мыслях. Мысли – это пасти,

которые разверз твой личный зверь…

…вырезано… *Отрывки из произведения “Поэма О…”.

Что это был за зверь и был ли это вообще зверь? Ведь похож на человека. Но не человек. Скорее… Человекообразное существо. Дикая так ничего и не пояснила. Со стороны могло показаться, будто она всерьёз считает, словно я не нуждаюсь в разъяснениях – сама всё прекрасно знаю и понимаю. Но на самом деле с каждым днём пребывания в Паддоке я убеждаюсь в обратном: я либо знаю недостаточно, либо вовсе ничего не знаю. В течение последних часов на ум мне раз за разом приходило только одно определение под параметры увиденного – чудовище. Из-за этого слова я никак не могла расслабиться и заснуть, а потому после отбоя ворочалась в своём гамаке, как заведённая, хотя сама этого не замечала. Но, как оказалось, моя нервозность была заметна для других.

– Эй, Отмороженная, – справа послышался протяжный шёпот Абракадабры. Прежде она спала на выходе из Ночлежки, справа от Дикой, но сегодня, из-за пролитого Парагриппом чая на её место, переместилась на свободный гамак, висящий в трёх шагах правее моего. Свободных гамаков в Ночлежке висело несколько, должно быть, они принадлежали тем, кто не вернулся из Тёмного леса, но Нэцкэ во вторую мою ночь здесь сказала мне, что мой гамак новый, якобы прилетевший в посылке вместе со мной.

– Чего? – спустя секунду похожим шёпотом отозвалась я.

– Ты громко дышишь, Отмороженная. Чего не спишь? – Я не ответила. – Что-то увидела в Тёмном лесу?

Что-то… Ха!.. Что-то…

– Что-то вроде человека, – покусав губы изнутри, всё же решила отозваться я.

– Ты о Блуждающих что ли? Так это ж ничего необычного. Я уж думала, что ты Люминисценов видела. Хотя бы одного.

– Люмино-кого? – я выглянула из своего гамака и посмотрела в сторону собеседницы, черты которой в темноте было сложно рассмотреть.

– Эй, вы мешаете заснуть, – вдруг пожаловался недовольным тоном из другого гамака Парагрипп.

– Слышь, заткнись, с тобой не разговаривают! – грубым и на ноту выше поднявшимся шепотом оборвала парня Абракадабра.

Прошло несколько секунд, прежде чем я решила продолжить говорить, раз уж Абракадабра замолчала:

– Как вы можете спокойно спать, зная о том, что водится в Тёмном лесу? Ведь лагерь отделяет от черты леса всего лишь не внушающий чувства безопасности и точно не гарантирующий её клочок поляны.

– Они не выходят из Тёмного леса. Из него вообще никакая живность не выходит на поляну, даже такая мелкая, как белки или куропатки. Мы не знаем, что их останавливает, поэтому Яр начал перестраивать Мастерскую под более защищённую Ночлежку. Просто на случай, если вдруг из Тёмного леса однажды начнёт выходить вся та нечисть, что в нём водится.

Так