Дикая - Anne Dar

значит основная причина, по которой Яр трудится не покладая рук, вовсе не климатические условия, а Тёмный лес.

– Ты упомянула неких Люминисценов. Кто это такие или что это такое?

– Раз не видела, значит лучше не знать.

– Да заткнитесь же вы! – голос вновь подал Парагрипп. Абракадабра сразу же отвлеклась на то, чтобы хорошенько пропесочить парня, а я вновь нырнула в свой гамак.

Я заметила, что гамак Дикой пошевелился ещё до того, как Парагрипп подал голос. Значит, она не спала и слышала этот диалог, раз уж его смог расслышать даже Парагрипп, расположившийся дальше от нас.

Закрыв глаза для лучшего сосредоточения на фоне ночных разборок обитателей Паддока, я дала ход новому витку своих беспокойных размышлений.

То есть чудовище, обозначенное Абракадаброй словом “Блуждающий” – это не самая большая проблема, из-за которой обитатели Паддока опасаются Тёмного леса? Есть ещё что-то серьёзнее, ещё что-то более страшное?.. Люминисцены? Кто бы мне объяснил, что за хренотень эти Блуждающие, прежде чем приступил к разъяснениям по Люминис-чем-то-там…

Абракадабру с Парагриппом разнял вовремя вмешавшийся Вывод, пообещавший лишить обеда того, кто немедленно не закроет свою варежку. Выражение “закройте варежки” вызвало у меня невольную ухмылку. Повар в Паддоке явно был не из тех, кто умел грубо выражаться, хотя и выглядел погрубее некоторых, даже того же Парагриппа.

Я заснула примерно спустя час после того, как в лагере наступила тишина, может чуть позже. Во сне мне привиделась Лив. Она укладывала в криокапсулу Кея, а после того, как справилась с ним, начала по-одному замораживать всех остальных: Дэвида, Талию, Данте, Мускула, Волос, Тонкого, Сомнение, Крик, Рейнджера, Ригана Данна, Сибиллу Стоун, Хуффи, Ингрид, Байярда и… Меня. Снова меня. Её кулак, украшенный кольцом-электрошокером, вновь потянулся в моём направлении. Но прежде чем она в очередной раз успела коснуться моей шеи, я успела проснуться и таким образом спастись от ещё одного криосна. Но спаслась я не самостоятельно. Меня выдернули из кошмара. Кто-то разбудил меня.

День 7.

Надо мной стояла Дикая. В предрассветной серости её силуэт походил на призрачное видение вышедшего из Тёмного леса вампира, из-за чего я резко затаила дыхание, вроде как испытав лёгкий испуг.

– Вставай и тащись за мной, – вдруг произнесла она, и от звучания её голоса, вполне реального, не мистического, утренний испуг развеялся.

– Куда?

– В смысле куда? В Тёмный лес. Или ты уже всё, слилась?

– Не дождёшься.

– Кто бы сомневался, – развернувшись, охотница направилась к выходу из Ночлежки.

Сегодня было заметно прохладнее, чем вчера. На сером небе не виднелось ни единого намёка на погожий день, даже на востоке всё небесное пространство было затянуто бугристой бахромой остановившихся на месте, непроницаемых облаков. Я прятала руки в высоких карманах своей спасительной куртки, Дикая была в привычной чёрной кофте, которую при повышении температуры она обыкновенно повязывала на поясе.

Откровенно говоря, я удивилась тому, что она решила взять меня с собой во второй раз. Но с чего вдруг я не допустила возможности своего повторного захода в Тёмный лес? Потому что замешкалась и так и не выпустила стрелу в того Блуждающего? Или потому, что, как и все остальные, испугалась и теперь не хотела возвращаться туда, где обитают эти твари? Нет, точно не последнее. Зная, что Тринидад каждый день бродит по лесу, я не могла бы позволять себе трястись в фантомной безопасности Паддока. Да о какой безопасности вообще может идти речь? Мы все здесь не по своей воле. Так пусть же мои походы в Тёмный лес будут моей личной волей.

Я покосилась взглядом на Дикую, шагающую чуть впереди и правее меня. Ведь она наверняка думает так же, как я. Воля. То, в чём мы одинаково сильны.

Мы ещё были на поле, когда я решила немного потормошить своего проводника по тёмной стороне неизвестности:

– Если разобраться, тогда получается, что мной командует девчонка лет на десять, а может и на больше, с учётом проведённого мной времени в криосне, младше меня. По сути, возомнивший себя взрослым ребёнок…

– Здесь и разбираться нечего, Отмороженная. Я тут главная, а ты – салага.

– Осторожнее с выражениями. Я заметно крупнее тебя. Могу и въехать.

– Давай, разбей бампер своей гордыни о мой кулак.

– Не слишком ли ты самонадеянная, Тринидад?

– Ты можешь называть меня Дикой.

– Что, ещё нужно заслужить право называть тебя по имени?

– Быстро учишься, Отмороженная.

– Можешь называть меня Джекки.

– Неплохое опровержение моего предыдущего утверждения. Имя ты ещё не заслужила. Не забывай.

– Странная ты. Ведь очевидно же, что ты из хороших людей…

– Хорошим бывает мясо, а не человек. Человек не может быть одинаковым – одинаково плохим или одинаково хорошим – он всегда, во всём и со всеми, даже с самим собой, разный.

– И одновременно такая заноза, – закончила свою прерванную мысль я.

– Привыкнешь, когда переживёшь свой пароксизм душевной муки.

– Ещё и образованная. Откуда образование в мире, в котором не осталось ни единого университета?

– Университетов не осталось, зато остались книги.

– Любишь читать? – в груди вдруг кольнуло из-за внезапного воспоминании о Кее.

– Когда-то любила.

– Что же сейчас?

– В Паддоке нет книг, если ты не заметила.

– Но вы поёте песни, Нэцкэ читала отрывок поэмы, и при этом у этих людей напрочь отсутствует память?

– Они выучили то, что я им надиктовала. Песни и стихи – мои воспоминания, которые они воспроизводят.

– Зачем? – почувствовала желание узнать я, параллельно задумавшись над тем, какие у неё интересные и яркие обрывки воспоминаний, по крайней мере из того, что я уже слышала.

– Чтобы если меня однажды не станет, у них остались хотя бы стихи, хотя бы ноты. Пока человек читает хорошие стихи и поёт хорошие песни, он не может заниматься вредным делом, а значит не располагает возможностью навредить ближнему.

– Я думала, что хорошим может быть только мясо, – криво ухмыльнулась я.

– Поэзия – это плоть и кровь. Тебе не понять.

– Ну да. Куда же мне до тебя!

– Развивай свой эмоциональный интеллект, а то так и останешься Отмороженной.

– Знаешь что…

– Знаю, – Дикая вступила в первую линию Тёмного леса и скрылась за густыми еловыми лапами.

Вот ведь… Помпадурка! Что бы это ни значило.

Пока Дикая, стоя на коленях у родника, занималась заменой бутылок, я, приложив стрелу к тетиве лука (из которого всё ещё стреляла не особенно воодушевляюще, а значит мне нельзя было всецело доверять обязанности телохранителя), стояла на страже (очевидно ведь, что эта Дикая самонадеянна, но и проницательна одновременно, а значит