Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

После разговоров с первыми зрителями моего театра мне всегда становилось грустно и противно. Но я тогда ещё не знал, что с ними нельзя разговаривать и что-то пытаться объяснять о своём произведении.

Уже к Новому году у театра «Ложа» в репертуаре было два спектакля: «Мы плывём» и «Singularia tantum». Но нам этого было мало. Мы беспрестанно репетировали. Хотя то, чем мы фактически занимались, трудно было назвать репетициями. Мы много веселились. Я заранее придумывал некоего персонажа и тему, а потом предлагал кому-то из ребят тем персонажем побыть на сцене и высказаться на предложенную тему. Ребята шалили, а я внимательнейшим образом слушал всё, что они свободно и безответственно несли во время таких репетиций. Я следил, фиксировал самое интересное, а потом просил повторить только это. Мы занимались этим каждый день и по многу часов. Постепенно ребята стали понимать сами, что в их высказываниях ценно, а чего говорить не стоит.

Мы всё время хотели играть спектакли. Но зрители не очень-то рвались в наш новый, и единственный, по-настоящему живой театр в Кемерово. Тех, кто интересовался театром и всем необычным и интересным, в Кемерово вообще было немного. На первые наши спектакли на новом месте мы пригашали людей лично. Каждый – своих знакомых или знакомых знакомых. Но потом мы столкнулись с тем, что зрители иссякли и на заявленные спектакли не приходил вообще ни один человек. Притом что играли мы бесплатно. Билеты мы продавать не знали как, где, кому и за сколько. Поэтому просто пускали всех, кто приходил. Было бы кого пускать.

Мы могли заклеить афишами, которые я каждую неделю рисовал от руки, весь политех. Мы так и делали. Во всех учебных корпусах и во всех общежитиях мы расклеивали наши листовки, которые не могли не привлечь к себе внимания, такие они были выделяющиеся. Я лично наблюдал со стороны, читают нашу афишу в главном корпусе политеха или нет. Приблизительно каждый пятый человек обращал на неё внимание, а каждый десятый останавливался и рассматривал её. За день наши афиши видели и читали тысячи полторы студентов и преподавателей старейшего вуза региона. И не приходил ни один человек! Никто! Вообще! Даже из праздного любопытства.

Из университета люди, возможно, хотели прийти. Но они не очень-то представляли, где находится наш театр. Внутренний двор институтского комплекса политеха был для выходцев из университета если не враждебной, то точно не дружественной территорией. Студенты политеха отпугивали и устрашали не только внешним видом.

Первый год жизни театра «Ложа» под крышей политеха стал для нас неповторимым временем. Удивительным! Безоглядным. Это был год безоблачного и незамутнённого творчества. Мы жили театром в театре. Ничто не могло нам помешать или отвлечь нас от театра. О прекрасное время, о прекрасные мои соратники! В тот незабываемый год в театр пришли и остались ещё несколько человек. Я был уверен, что мы можем сделать всё что угодно. О будущем никто из нас не думал. Целый год!

Нам не помешало работать и творить даже то, что к середине декабря помещение нашего театра остыло до такой степени, что пар шёл изо рта во время репетиций и я не мог делать записи в свой блокнотик, потому что ручка не писала. Чернила замерзали. Но мы всё равно работали. Одевались тепло, и записи я стал делать карандашом.

Мы отремонтировали, утеплили и проклеили все окна. Но это только слегка оттянуло время полного замерзания нашего помещения. Мы оборудовали одну комнатку, в которой поставили обогреватели и чайник. Репетировали на сцене минут по тридцать и бежали греться, пить чай и разминать одеревеневшие от холода пальцы.

Проветрить помещение было невозможно. За окнами лютовала стужа нормальной сибирской зимы. Постепенно воздух в нашем творческом пространстве стал таким спёртым, что, приходя в театр, мы вскоре впадали в непреодолимое зевотное, сонливое состояние. В воздухе нашего театра сочеталось несочетаемое. В нём было холодно и при этом душно. До того я и представить себе не мог, что так может быть.

Репетиции зимой мы прервали только на время сессии. Она тогда совпала с уж совсем лютыми холодами. Всё остальное время мы собирались, чтобы быть вместе. Так много в нас было жажды творить, так много во мне было идей, что ничто не могло не то что помешать нашей работе, но и не могло испортить наше настроение. Мы не сомневались, что морозы закончатся, придёт весна, придут зрители.

Мой первый словесный спектакль «Singularia tantum» мы исполнили на своей сцене всего четыре раза. В общей сложности в Кемерово его посмотрело человек сто, не больше. Мы назначили его пятый показ, но не пришёл никто. Предыдущий раз мы играли для шести зрителей.

Потом пришли холода, и мы уже не могли приглашать людей в наш театр. Репетировать мы могли, но зрители были не виноваты в том, что какие-то сумасшедшие, одержимые ребята готовы давать спектакли даже в холодильнике.

Но мы не могли не играть спектакли. Зима в Сибири долгая. Столь длительный перерыв был невозможен.

В то же самое время из театра «Встреча» ушёл навсегда режиссёр Гребёнкин, который после издевательства над актёрами в виде спектакля «Гамлет» уже не мог руководить людьми, которых возненавидел уже за то, что они позволили ему над собой издеваться. Я наблюдал за крушением славного и успешного коллектива и думал, что мой театр никогда не постигнет такая участь. Я был уверен, что та чудесная атмосфера творчества, которая царила в нашем остывшем и обойдённом зрителями театре, никогда и никуда не денется.

Я той зимой договорился с осиротевшим и брошенным театром «Встреча» о возможности поиграть спектакли у них. Мы устроили маленькую гастроль из одного вуза в другой. Тогда мы сыграли два раза спектакль «Мы плывём», от которого все были в восторге. Спектакль же с названием на афише «Singularia tantum» не привлёк даже филологов. Тогда я безо всякого сожаления решил его закрыть и забыть о нём. Никто не возражал. Даже парень, который играл Наполеона.

Когда мы играли «Мы плывём» в университете в театре «Встреча» второй раз, на наше выступление пришла группа людей, которые очень выделялись среди студенческой публики. Это были несколько мужиков с портфелями и человек десять тёток с шалями на плечах. Многие из них не сняли фигурные меховые шапки даже во время спектакля. В этой странной группе выделялась высокая, крупная молодая дама, которая была одета в джинсы, свитер и ещё до начала спектакля очень внимательно рассматривала декорации, изучала программку и что-то записывала в блокнотик. Лицо её было серьёзно, взгляд пытлив. Ей было интересно. Во время спектакля она сидела прямо у меня за спиной. Я всё время слышал её громкий смех. Спектакль прошёл хорошо. После того как спектакль закончился, зрители отхлопали своё, а я хотел подойти к своим актёрам, высокая дама подошла ко мне.

– Мне сказали, что вы режиссёр этого спектакля. Это так?– спросила она.

– Да… Но я скорее его автор, – ответил я.– Режиссёром я быть не умею.

– Существенное замечание, – улыбнувшись, сказала она. – Спасибо вам! Ехала в Кемерово и никак не ожидала увидеть здесь хоть что-нибудь стоящее! Вы меня очень удивили. Как вас, в случае чего, можно найти?