Темные аллеи. Окаянные дни - Иван Алексеевич Бунин

души:

На этот лад, исполненный печали,

Когда-то наши бабушки певали.

Чтоб мрак спугнуть, я две свечи зажег,

И весело огни их заблестели,

И побежали тени в потолок,

А стекла окон сразу посинели…

Но отчего мой домик при огне

Стал и бедней и меньше? О, я знаю —

Он слишком стар… Пора родному краю

Сменить хозяев в нашей стороне.

Нам жутко здесь. Мы все в тоске, в тревоге…

Пора свести последние итоги.

Печален долгий вечер в октябре!

Любил я осень позднюю в России.

Любил лесок багряный на горе,

Простор полей и сумерки глухие.

Любил стальную, серую Оку,

Когда она, теряясь лентой длинной

В дали лугов, широкой и пустынной,

Мне навевала русскую тоску…

Но дни идут, наскучило ненастье —

И сердце жаждет блеска дня и счастья.

Томит меня немая тишина.

Томит гнезда родного запустенье.

Я вырос здесь. Но смотрит из окна

Заглохший сад. Над домом реет тленье,

И скупо в нем мерцает огонек.

Уж свечи нагорели и темнеют,

И комнаты в молчанье цепенеют,

А ночь долга, и новый день далек.

Часы стучат, и старый дом беззвучно

Мне говорит: «Да, без хозяев скучно!

Мне на покой давно, давно пора…

Поля, леса – все глохнет без заботы…

Я жду веселых звуков топора,

Жду разрушенья дерзостной работы,

Могучих рук и смелых голосов!

Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе,

Вновь расцвела из праха на могиле,

Я изнемог, и мертвый стук часов

В молчании осенней долгой ночи

Мне самому внимать нет больше мочи!»

〈1903〉

Одиночество

И ветер, и дождик, и мгла

    Над холодной пустыней воды.

Здесь жизнь до весны умерла,

    До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

    Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

    Ты мне стала казаться женой…

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу и один – без жены…

Сегодня идут без конца

    Те же тучи – гряда за грядой.

Твой след под дождем у крыльца

    Расплылся, налился водой.

И мне больно глядеть одному

В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:

    «Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

    Разлюбила – и стал ей чужой.

Что ж! Камин затоплю, буду пить…

Хорошо бы собаку купить.

〈1903〉

Перед бурей

Тьма затопляет лунный блеск,

За тучу входит месяц полный,

Холодным ветром дышат волны,

И все растет их шумный плеск.

Вот на мгновенье расступился

Зловещий мрак, и, точно ртуть,

По гребням волн засеребрился

Дрожащий отблеск – лунный путь.

Но как за ним сгустились тучи!

Как черный небосклон велик!..

О ночь! Сокрой во тьме свой лик,

Свой взор, тревожный и могучий!

〈1903〉

«Набегает впотьмах…»

Набегает впотьмах

И узорною пеною светится

И лазурным сиянием реет у скал на песке…

О божественный отблеск незримого – жизни, мерцающей

В мириадах незримых существ!

Ночь была бы темна,

Но все море насыщено тонкою

Пылью света, и звезды над морем горят.

В полусвете все видно: и рифы, и взморье зеркальное,

И обрывы прибрежных холмов.

В полусвете ночном

Под обрывами волны качаются —

Переполнено зыбкое, звездное зеркало волн!

Но, колеблясь упруго, лишь изредка складки тяжелые

Набегают на влажный песок.

И тогда, фосфорясь,

Загораясь мистическим пламенем,

Рассыпаясь по гравию кипенью бледных огней,

Море светит сквозь сумрак таинственно, тонко и трепетно,

Озаряя песчаное дно.

И тогда вся душа

У меня загорается радостью:

Я в пригоршни ловлю закипевшую пену волны —

И сквозь пальцы течет не вода, а сапфиры, – несметные

Искры синего пламени, Жизнь!

1904

Огни небес

Огни небес, тот серебристый свет.

Что мы зовем мерцаньем звезд небесных, —

Порою только неугасший свет

Уже давно померкнувших планет,

Светил, давно забытых и безвестных.

Та красота, что мир стремит вперед,

Есть тоже след былого. Без возврата

Сгорим и мы, свершая в свой черед

Обычный путь, но долго не умрет

Жизнь, что горела в нас когда-то.

И много в мире избранных, чей свет,

Теперь еще незримый для незрящих,

Дойдет к земле чрез много, много лет…

В безвестном сонме мудрых и творящих

Кто знает их? Быть может, лишь поэт.

〈1903–1904〉

Развалины

Над синим понтом – серые руины,

Остатки древней греческой тюрьмы.

На юг – морские зыбкие равнины,

    На север – голые холмы.

В проломах стен – корявые оливы

И дереза, сопутница руин,

А под стенами – красные обрывы

    И волн густой аквамарин.

Угрюмо здесь, в сырых подземных кельях;

Но весело тревожить сон темниц,

Перекликаться с эхом в подземельях

    И видеть небо из бойниц!

Давно октябрь, но не уходит лето:

Уж на холмах желтеет шелк травы,

Но воздух чист – и сколько в небе света,

    А в море нежной синевы!

И тихи, тихи старые руины.

И целый день, под мерный шум валов,

Слежу я в море парус бригантины,

    А в небесах – круги орлов.

И усыпляет