Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

генсека к Ленину всегда имело большой эффект. Думаю, что Сталин в целях борьбы внимательнее, чем кто‐либо другой, прочел Ленина и использовал его марксистские колларии в борьбе с ересями в большевистской партии.

Мумифицирование вождя и «бальзамирование» его идей создало дополнительные предпосылки утверждения догматического склада мышления и характера членов большевистской партии. Вначале еще как‐то пытались объяснить рациональными мотивами решение сохранить мумию. Так, например, секретарь Президиума ЦИК СССР А.Е. Енукидзе в июле 1924 года заявил на заседании комиссии по увековечению памяти В.И. Ульянова‐Ленина: «Мы не хотели создать из останков Владимира Ильича какие‐то «мощи», посредством которых мы могли бы популяризировать или сохранять память о Владимире Ильиче… Мы… придавали и придаем величайшее значение сохранению облика этого замечательного вождя для подрастающего поколения и для будущих поколений, а также для тех сотен тысяч, может быть, и миллионов людей, которые будут в высшей степени счастливы увидеть облик этого человека»[102]. Я думаю, те 150 миллионов человек, которые прошли за несколько десятилетий мимо ленинского саркофага, и не подозревали, что они должны быть «в высшей степени счастливы…»

Организуя оперативный выпуск ленинской литературы и создание многочисленных памятников вождю, Политбюро одновременно начало процесс избирательного использования его наследия. Многие речи, статьи, сотни писем и записок, некоторые резолюции Председателя Совнаркома были спрятаны, сокрыты почти на семь десятилетий. Прятали многое. Даже информацию о его болезни. Например, комиссия ЦИК СССР по организации похорон 28 января 1924 года обратилась в Политбюро «с просьбой сорганизовать возможно быстрее правильную и всестороннюю информацию о жизни – до последнего момента – Ильича, об истории его болезни до 21 января и, в особенности, о последних месяцах его жизни»[103]. Наивные люди! Очень скоро все эти вопросы станут большой государственной тайной.

Ленин сам страшно любил тайны и секреты, а государство, созданное им, полностью унаследовало его «заветы» и в этой области. Например, как большая тайна хранились данные о расчетах с лечившими Ленина иностранными врачами. Всего «пользовало» больного, консультировало и принимало участие в многочисленных консилиумах 26 врачей: профессора Доршкевич, Ферстер, Клемперер, Борхардт, Крамер, Россолимо, Минковски, Штрюмпель, Геншен, Нонне, Бумке, Обух, Вейсборд, Авербах, Осипов, Бехтерев, Кроль, Фельдберг, доктора Кожевников, Левин, Гетье, Елистратов, Розанов, Доброгаев, Попов, народный комиссар здравоохранения Семашко. Всем иностранным профессорам, естественно, следовало платить. Вот таких записок, которая приводится ниже, в деле о лечении Ленина множество.

Зачем‐то, например, члену коллегии ОГПУ Глебу Ивановичу Бокию понадобились сведения о суммах, которые получили врачи‐немцы. Из советского представительства в Берлине Бродовский ему сообщает:

«1. По поручению ЦК РКП от 24.4.22 проф. Борхардту выдано 220 000 германских марок.

2. Согласно запискам тт. Карахана и Сталина от 3.6.24 выдано профессору Ферстеру 5000 фунтов (первая поездка).

3. По постановлению ЦК согласно телеграмме от 20.9.22 выдано профессору Ферстеру 2500 фунтов (вторая поездка).

4. По поручению тов. Карахана (шифровка от 29.3.23) выплачено проф. Минковски 4400 фунтов стерлингов.

5. Согласно той же шифровке выдано проф. Бумке 9500 долларов и проф. Штрюмпелю 9500 долларов.

6. Согласно записке тов. Карахана от 30.4.23 выдано проф. Бумке 19 500 долларов.

7. Согласно той же записке тов. Карахана от 30.4.23 выдано проф. Ферстеру 4400 фунтов стерлингов…»[104]

Здесь же бумаги, разрешающие выплату профессору Геншену 25 000 шведских крон, и многие другие подобные документы о том, как расплачивались с врачами в Москве по их приезде.

В этих бумагах обширная переписка Москвы со своими представительствами в западных столицах; предписывалось соглашаться с врачами на любых условиях. Полпреды же давали свои советы по объемам и характеру оплаты труда врачей. Вот, например, полпред в Германии Н.Н. Крестинский пишет Сталину, Троцкому и Молотову: «Ферстер получил уже у нас два раза хороший гонорар; он не сомневается, конечно, что и эти три поездки будут хорошо оплачены… Думаю, что Минковски сможет удовлетвориться меньшим, чем Вы будете давать Ферстеру…»[105]

Все это обычная деловая практика, и будь эти документы не скрыты в секретных фондах как тайны исторической важности, они не представляли бы особого интереса.

После необычных похорон (помещения тела Ленина в склеп после различных манипуляций с ним) Политбюро, а также персонально Ф.Э. Дзержинский и Л.Б. Красин совместно с учеными начали поиск методов по консервации умершего вождя[106]. Политбюро занимается непосредственно даже техническими вопросами. Так, на своем заседании 13 марта 1924 года после докладов Молотова и Красина решают: «Ввиду отсутствия других методов консервации тела В.И. поручить комиссии приступить к осуществлению мер по сохранению его при помощи низких температур»[107]. Но уже вскоре партийная коллегия одобрила метод харьковчанина В.П. Воробьева, а 24 июля 1924 года признала его удачным, предложив удостоить автора советской концепции бальзамирования «титула заслуженного профессора»[108].

Процесс бальзамирования продолжался четыре месяца, после которого стало ясно, что мумия может сохраняться длительное время.

Высший орган государства (а Политбюро партии фактически и было им) занимался вопросом сохранения мумии как проблемой особой важности. Архитектор А.В. Щусев опирался на идеи Л.Б. Красина: «Придать гробнице форму народной трибуны». Все проекты Щусева – сосновый (временный), дубовый (постоянный) и гранитный (вечный) – учитывали эту идею.

Всесильное Политбюро организовало даже конкурс на лучший проект мавзолея. Интересна одна деталь: в постановлении Политбюро от 4 января 1925 года устанавливались четыре премии победителям конкурса: 1‐я премия – 1000 рублей, 2‐я – 750 рублей, 3‐я – 600 рублей, 4‐я – 500 рублей[109]. Сравните, как оценивало Политбюро труд иностранцев по лечению Ленина и как дешево хотело «отделаться» от соотечественников за проект сооружения, которому, как позже говорили, предстоит стоять века…

Лишь 4 июля 1929 года Политбюро после многочисленных рассмотрений вопроса решило, заслушав доклад Енукидзе: «Признать целесообразным приступить в этом году к постройке Мавзолея Ленина»[110]. Фактически к этому времени заведовать мощами было поручено политической охранке – ОПТУ. Любые поползновения подвергнуть критике языческую идею сохранения мумии светской личности строго пресекались. Стоило «Комсомольской правде» в июле 1929 года статьей Шацкина «О партийной обывательщине» поставить под сомнение идею мавзолея, как тут же Политбюро признало это выступление «грубой политической ошибкой» с соответствующими организационными выводами[111].

Руководители НКВД в тридцатые годы и позже регулярно докладывали Сталину о сохранности тела, проводимых профилактических работах в мавзолее, об эвакуации в годы Отечественной войны саркофага с мумией в Тюмень в июне 1941 года (до весны 1945 года). По сути, спецслужбы «заведовали» мумией и несли за нее ответственность перед Политбюро. Особо много сделал для сохранения тела Ленина профессор Борис Ильич Збарский (с 1944 года – академик), которого, однако, в годы сталинского террора эти заслуги не спасли от ареста.

Кстати, и лаборатория по организации работ по сохранению тела Ленина во главе с профессором Б.И. Збарским была