The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

протокольном отношении и опирающейся на симметрию и равноправие. Одним из самых напряженных моментов стал отказ лорда Макартни, главы первой британской миссии в Китае в 1793 г., совершить положенное "коутоу" (ketou) или девятикратное приседание перед императором Цяньлуном на том основании, что свободный англичанин не означает подчинения восточному деспоту. Император остался на удивление спокоен и спас ситуацию, сделав вид, что посланник правильно соблюдал ритуал. По крайней мере, Макартни преклонил колено - церемониальный жест, считавшийся само собой разумеющимся даже при европейских дворах, хотя в те же годы он был дискредитирован после Французской революции. В Магрибе после революции отказались от ритуалов унижения, которые французские консулы раньше выполняли неохотно - например, от одностороннего поцелуя руки мусульманского правителя. Если раньше европейские дипломаты в принципе принимали местные обычаи, то теперь правила европейской дипломатии стали рассматриваться как общеобязательные. Применять их повсеместно сразу не представлялось возможным. На смену государственным подаркам даннического характера пришли "практичные" знаки, например, прозаические изделия английской сталелитейной промышленности, которыми лорд Макартни разочаровал китайцев. В таких мелочах также проявлялось новое внимание к взаимности. Распространение общих норм означало также, что к дипломатическому признанию стали относиться более серьезно, чем раньше, в результате чего появилась возможность поставить под сомнение легитимность некоторых государств, суверенное существование которых ранее молчаливо признавалось. В качестве примера можно привести тунисского бея.

К 1860 г. сформировался свод правил европейской дипломатии, частично писаных, частично неписаных. От восточных держав, таких как Китай и Османская империя, также ожидалось, что они откроют постоянные представительства в своих столицах и будут иметь собственные представительства в столицах Запада. Послы должны были иметь прямой доступ к главе государства и высшим правительственным кругам - беспрецедентная идея, например, в Китае, где ни один смертный не имел права приближаться к императору. Появились министерства иностранных дел, до этого известные только в Европе, которые стали отвечать за дипломатические контакты, но и это было далеко не само собой разумеющимся, так что даже в такой централизованной стране, как Китай, губернаторы приморских провинций часто вмешивались во внешние дела вплоть до самого конца империи в 1911 году, несмотря на создание в 1860 году Цзунли Ямэнь (ведомства, стоявшего ниже других в бюрократии и уступившего место настоящему министерству иностранных дел только в 1901 году). В состав миссий также должен был входить военный атташе, который не всегда был вне подозрений в шпионаже. Дипломатический иммунитет действительно имел традиционные корни во многих странах мира, но теперь он был усилен и четко сформулирован. Нападение на дипломата любого ранга могло стать даже casus belli. В 1867 году в Эфиопию был отправлен британский экспедиционный корпус для освобождения консула и нескольких других заложников; нельзя было допустить повторения того, что произошло в 1824 году (во время войны), когда губернатор Сьерра-Леоне был уничтожен воинами ашанти, а его череп стал предметом культа в африканских обрядах. Самым драматичным из всех конфликтов с непосредственным участием дипломатов стала осада во время Боксерского восстания летом 1900 года, которая после убийства немецкого и японского дипломатов переросла в международную войну. Восставшие крестьянские отряды, терпимые императорским двором и в конце концов усиленные регулярными китайскими войсками, вероятно, расправились бы с представителями Запада и Японии, если бы импровизированные укрепления были прорваны до прибытия 14 августа сил помощи. После этого в течение десятилетий в Пекине и его окрестностях размещались иностранные войска для обеспечения защиты дипломатов. Но не только заморские "варвары" были виновны в нарушении конвенций. Во время Французской революции на иностранных дипломатов иногда нападали толпы, а посланников Португалии и Святого престола даже временно держали в плену. Новая дипломатия революции нарушала старые правила, поскольку французские эмиссары открыто вмешивались во внутренние дела страны, в которой они находились.

Новый набор правил, регулирующих дипломатию и международные действия, вступивший в силу после 1815 г., превозносился как нормальный продукт развитой цивилизации. После открытия неевропейских стран договоры гарантировали, что они признают цивилизованные нормы и будут соблюдать их на практике. Поэтому некоторые элементы этого пакета были взрывоопасны, поскольку давали основания для отступления от общей нормы невмешательства во внутренние дела другого государства. Сложные ситуации могли возникнуть, например, если европейские дипломаты принимали сторону христианских групп в религиозных спорах. Начиная с 1860 года представители западных держав повсеместно выступали в поддержку европейских и североамериканских миссионеров. Иногда они делали это неохотно, поскольку многие миссионеры, рассчитывая на такую защиту, шли на необдуманные провокации. Затем в дело вступала силовая политика, когда европейские государства провозглашали свою роль защитников христианских меньшинств. Французская Вторая империя сделала это в Османской Сирии и Ливане, а вмешательство русского царя в левантийские религиозные дела стало непосредственной причиной Крымской войны.

Вторым источником вмешательства была защита иностранной собственности. Начиная с XVII века права иностранных купцов в Европе формулировались все более четко. Но проблема становилась все более острой по мере увеличения разрыва в развитии между странами и роста иностранных инвестиций. Были приняты новые законы, призванные защитить принадлежащие иностранцам портовые сооружения, заводы, шахты (а позднее и нефтеперерабатывающие заводы), ценную недвижимость. Можно трактовать раннюю китайскую договорную систему после 1842 г. не только как плацдарм империалистической агрессии (как это обычно делают китайские националисты), но и как относительно успешную попытку сдерживания иностранных требований. Она потеряла свою эффективность после 1895 г., когда иностранные инвестиции все чаще размещались за пределами договорных портов, а китайским властям "на родине" становилось все труднее обеспечивать их защиту. У великих держав появился соблазн взять дело в свои руки, что и произошло там, где железные дороги строились иностранными концессионерами или финансировались в основном иностранными инвесторами.

Связанная с этим проблема возникала, если государство-должник не выполняло свои финансовые обязательства в срок или вообще не выполняло. Вряд ли хоть одна страна - исключением была Венесуэла - делала это с провокационными намерениями, тем не менее было создано новое средство контроля. Международные надзорные органы (часто включающие представителей частных банков) настаивали на предварительном согласовании финансовых мер правительства и напрямую перечисляли крупные суммы доходов (например, от пошлин или налога на соль) в казну кредиторов. Именно это в разных формах происходило в 1876-1881 гг. в Османской империи, Египте и Тунисе. К 1907 году формы международной опеки над государственным долгом действовали также в Китае, Сербии и Греции. В XIX веке дефолт государства занял место династической несостоятельности прежних времен, но в условиях финансового империализма это была крайне рискованная стратегия, влекущая за собой различные неприятные последствия. Никто еще не решился на революционный шаг - экспроприацию иностранной собственности, как это произошло в раннем СССР, Мексике