Белое дело в России. 1920–1922 гг. - Василий Цветков

С самого начала работы Собора снова встал вопрос о правомочности его созыва. Нужно отметить, что еще накануне открытия Собора (18 мая) во время работы Предсоборной комиссии сомнения в его правомочности высказывались также «донцами» – архиепископом Митрофаном и епископом Гермогеном. Еще раньше колебался в каноничности Собора архиепископ Агафодор. По воспоминаниям Протопресвитера, «особенно совопросничали донцы: зачем Собор; имеем ли мы право называть предстоящее собрание Собором; почему «канонически» путем выборов, не составили его (как будто мы могли располагать месяцами для подготовки к Собору); как отнесется Патриарх; имеем ли мы право без согласия Патриарха начинать такое дело; зачем высшая власть, когда можно обходиться и без нее»[659].

И все-таки на Соборе было подтверждено, что хотя акт созыва и не санкционировался Святейшим Патриархом непосредственно, однако деятельность создаваемого Управления определялась как временная. Ни о каком «расколе», «отделении» от общецерковной иерархии при этом не было и речи. Примечательно, что на первом же заседании было решено не пополнять состав Собора «неизбранными лицами», хотя бы и нужными для работы тех или иных отделов и комиссий (например, исследователь приходской организации И. В. Никаноров, не являвшийся членом Всероссийского Собора и не избранный на Собор в Ставрополе, не был включен в состав членов, а приглашался лишь в качестве консультанта).

Протопресвитер в своей речи обосновал необходимость созыва Собора и подчеркнул важность будущего объединения со Святейшим Патриархом. Помимо сугубо организационных вопросов, решение которых могло производиться в рамках создаваемого ВВЦУ, о. Георгий Шавельский отметил, что «еще одно обстоятельство несравненно высшего, идейного порядка заставляло помышлять об учреждении на Юге России Высшего Церковного Управления: Россия раздроблена, расщеплена на части; необходимо гражданское и духовное объединение этих частей, и в этом отношении Высшее Церковное Управление может сослужить великую службу, объединяя раздробленные части России единой мыслью и властью. Возможность опасений, что образование высшей местной церковной власти приведет к умалению прав Святейшего Патриарха и высших церковных учреждений при нем, устраняется соображением, что благостный Патриарх, как отец, радеющий о благе Церкви, не может быть обижен и неблагосклонно посмотреть на установление этой временной церковной власти, которая, по установлении связи с Патриархом, тотчас же сложит свои полномочия, передав их Святейшему Патриарху и Священному Всероссийскому Собору».

Действительно, осуществить сколько-нибудь постоянные контакты от белого Юга к Святейшему Патриарху было в условиях гражданской войны практически невозможно. Правда, позднее, во время обвинительного процесса над Святейшим Патриархом, предъявлялись свидетельства о якобы имевшей место связи Москвы и Юга. «По данным следствия (заявленным в тексте обвинения Святейшего Патриарха), от архиепископа Донского и Новочеркасского Митрофана к Патриарху в столицу «в течение 1918–1919 гг. неоднократно приезжал какой-то, следствием точно неустановленный, «Федя»… «человек в военной форме», привозивший деловые бумаги от Киевского Антония и Новочеркасского Митрофана… Каким именно путем этот «Федя» перебирался через фронт, следствию установить не удалось… В июле же 1919 г. гражданином Беллавиным была установлена связь с контрреволюционерами в Ставрополе, где происходил Собор с участием генерала Деникина. О Соборе был своевременно извещен Тихон запиской «на клочке бумаги»… Переписка, которую он вел с Югом, по словам обвиняемого, касалась церковных вопросов. Через этого же Федора иногда Синод посылал на Юг ответы. Ему, Беллавину, известно также, что в конце 1918 г. в Киеве на Украинском Соборе было оглашено его, Тихона, обращение к Совету Народных Комиссаров». Примечательно, что данное Послание Святейшего Патриарха стало известно в Омске только в августе 1919 г., когда сюда был доставлен («кружным путем») прошлогодний экземпляр одесской газеты «Великая Россия».

Проф. Верховской так обосновал важность соборной деятельности: «Все постановления Собора будут носить временный характер, так как, Слава Богу, Россия уже имеет своего общего Святейшего отца Патриарха, имеет Высший Церковный Совет, Священный Синод, но Божиим попустительством южные епархии временно отторгнуты от них, и ввиду этого необходимо Временное Церковное правительство. В Сибири уже есть таковое, но на Юге нет до сих пор. Высшее Церковное правительство нужно еще и потому, что когда войдем в Москву, то едва ли Патриарх и Высшее Церковное управление, которые страшно расстроены большевиками, смогут сразу развернуть свою работу на всю Россию. Настоящий Собор является краевым, но не имеющим сепаратного характера, он является временным, вынужденным, исключительным и будет блюсти каноны и церковные правила».

Однако не все члены Собора согласились с этой точкой зрения. Граф Граббе полагал, что конструкция ВВЦУ «неканонична и окрашена духом протестантизма. Предлагается коллегия епископов, клириков и мирян, которая должна возглавлять Церковь и представлять как бы «Малый Собор». Но никогда никакой Собор для постоянного управления Церковью не избирал подобного малого Собора, ни в каком случае не могущего быть заменой Большого Собора… Это не Малый Собор, а скорее – Синод…, самые выборы на настоящий Собор не от епархий, а от Советов – своеобразны… Странно подходить к Святейшему Патриарху с Церковью, оживленною путем нарушения церковных канонов. Это прецедент опасный». Единственный способ устранения подозрений в неканоничности, по мнению Граббе, – это включение в Положение о ВВЦУ пунктов о том, что данное управление не имеет права решать «вопросы вероучения, богослужения и пастырского душепопечения». В последующием пожелания Граббе были учтены. В ином смысле высказывался протоиерей Владимир Востоков, считавший, что Церковь всегда должна стремиться к единоначалию, «нужно стремиться к центру». «Страшен распад Церкви, так как церковная революция опаснее гражданской… Образование Высшего Церковного Управления для Юга России не нужно, так как всякого рода Советы только понижают ценность церковной деятельности…; во главе высшего Церковного Управления должно стоять одно лицо, и ограничение его Советом недопустимо».

Протопресвитер и архиепископ Димитрий возражали против подобных заявлений, уверяя, что Патриарх – «не диктатор в Церкви. При Святейшем Патриархе существуют Священный Синод и Совет, и Патриарх без них не принимает никаких решений. Такая же организация, какая проектируется соборным отделом, существует в ведении Патриарха и Священного Собора на Украине, и мы имеем право руководствоваться этим примером».

Примечательно, что в первом же утвержденном соборном послании «Всем верным чадам Православной Российской Церкви» говорилось не только о важности взаимодействия иерархов Юго-Востока России и белой власти, но и о распространении полномочий создаваемого ВВЦУ на все южнорусские губернии «по мере их отвоевания», «освобождения от засилия большевиков». Несмотря на то что на Соборе участвовали представители лишь пяти кавказских епархий (Ставропольской, Донской, Владикавказской, Сухумско-Черноморской и Бакинской), признавалось, что «Временное Церковное Управление» будет руководить «всеми епархиями, уже освобожденными и постепенно освобождаемыми» ВСЮР. «По крайней нужде церковной, по зову Преосвященных Архипастырей местных епархий и, мы верим, не без мысленного благословения Святейшего Отца нашего Тихона, Патриарха Московского и всея России, чрез отделяющие нас от него преграды вражии, – изволением Святого Духа, собрались мы ныне в богоспасаемом граде Ставрополе на Поместный Церковный Собор, дабы при Божьей помощи устроить важнейшие, неотложные церковные дела Южного края России», – говорилось в обращении[660].