Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Потом Джек пошел в «Пишущую братию» – он весь день не ел и был жутко голоден.

Он сел за маленький столик в углу и заказал закуску. В ресторане было полно народу и слишком шумно, хотя это, может быть, Джеку и показалось – он устал и был травмирован. Он сидел спиной к залу, смотрел в окно. Вообще-то он даже книжку с собой прихватил (по рекомендации Чарльза), но не смог читать – сразу же заболевала голова, и шум в ушах делался невыносимым. Самый громкий стол оказался по совместительству соседним, но Джек не видел, кто сидел за ним, а сами говоруны тоже видели лишь его спину.

Речь держал один особенно громкий посетитель. Он хвастался дракой в баре какого-то отеля; по его словам, это был честный кулачный бой.

– Все говорят – борцы, борцы! Тьфу! Оказывается, это сплошное говно и слабаки, даже удар держать не могут! – орал он.

Джек встрепенулся, несмотря на боль в голове.

– Джек Бернс плюхнулся на пол, как коровья лепешка! – хвастался герой друзьям.

Благодаря хронологической терапии Джек давно сделал одно важное открытие – «случайные совпадения» называются таковыми лишь по лености мысли, а чаще всего вовсе не так уж случайны. Конечно, сказал бы иной рассказчик, Джек случайно оказался в одном ресторане с Дугом Максвини на следующий вечер после того, как жирный волосатый писака послал его в нокаут запрещенным приемом. Но ведь Галифакс – маленький город, а ресторан «Пишущая братия» – популярное место.

Джек обернулся, но увидел лишь широченную спину Максвини; зато его узнал один из сотрапезников писателя. По его лицу Джек сразу понял, что они и думать не думали, что поверженный в «честном бою» борец сидит в двух шагах от их стола. Максвини, стало быть, рассказывал это просто так, а не с целью поиздеваться над Джеком. Тут Джек встал из-за стола и подошел к говорунам; друзья успели сообщить писаке, что Джек Бернс здесь и все слышал, но жирный боров и бровью не повел:

– Недомерок распластался на полу, что твоя камбала!

Джек стал рядом с Максвини и чуть-чуть сзади. За столом сидели три пары, он не смог понять, кто с кем. Двое мужчин улыбались Джеку – не улыбались даже, а именно ухмылялись, довольные, – лица женщин, напротив, ничего не выражали, их обладательницы ждали, что будет дальше.

– Я хотел извиниться, – обратился Джек к Максвини. – Заметки по поводу сценария, попавшие к вам в руки, вам не предназначались. Я никогда бы не стал выражаться столь откровенно, если бы знал, что вы их прочтете. Корнелия показала вам эти листки потому только, что не смогла разобрать мой почерк. Оказывается, она не читает рукописные тексты по-английски. Надеюсь, вы понимаете, что все произошедшее – нелепая случайность. Я ни в коем случае не стал бы говорить ничего оскорбительного лично вам.

Приятели Максвини расплылись в самодовольных ухмылках до самых ушей – но женщины оказались умнее; впрочем, женщины всегда лучше мужчин читали намерения Джека Бернса.

Джек вовсе не извинялся – он попросту следовал принципу «вежлив дважды», которому его научила миссис Уикстид. Сейчас был второй раз; в первый раз Джек был вежлив в баре отеля, когда протянул ему руку. Разумеется, он прекрасно знал – Максвини слишком пьян и слишком воинствен, чтобы понимать такие тонкости. Писатель просто продолжил свой рассказ:

– Француженка вызвала портье, и они вместе уложили Джека Бернса на тележку для багажа и увезли в его номер, как какого-нибудь грудного ребенка в коляске!

Мужчины расхохотались, женщины же сжались в предчувствии чего-то страшного.

Джек положил руку Максвини на затылок и сразу понял, что тот куда его сильнее; тем не менее он стал легонько наклонять гигантскую волосатую голову толстяка в тарелку. Великан тут же оперся обеими руками на стол и попытался встать. Джек на это и рассчитывал. Он вовсе не думал удержать Максвини одной рукой, а лишь хотел заставить его раскинуть руки и опереться о стол, потому что в такой позе толстяк и пикнуть не успеет, как Джек возьмет его в полный нельсон.

Он пропустил руки под мышками у Максвини и соединил их в замок у него на затылке, после чего с легкостью опустил жирную морду волосатого хама в стоящую перед ним тарелку с паэльей – ох и глубокая, голова писаки погрузилась в нее по самые уши (и паэлья горячая, отметил Джек, – его запястья тоже ушли в еду). В разные стороны полетели креветки и куски колбасы. Максвини возил головой по тарелке, как боров, искал, как бы воздуха вдохнуть.

Полный нельсон – запрещенный прием в борьбе по целому ряду причин. Разумеется, этим захватом легко сломать противнику шею, это верно, но со спортивной точки зрения главное другое. Обездвижить противника полным нельсоном невозможно (если только не сломать ему шею), а возможностей безопасно освободиться из захвата почти нет. Получается, полный нельсон не только опасен для жизни, но и затягивает время схватки, не давая никому преимущества.

Скинуть Джека, стало быть, Максвини не мог – опереться не на что, особенно сидя на стуле. А Джек знай себе водил его мордой по тарелке, прижал ко дну лбом – судя по издаваемым им звукам, в нос писаке попал рис. Ухмылки давно исчезли с лиц его приятелей, Джек внимательно за ними наблюдал. Если бы кто-то из них решился встать, он сменил бы полный нельсон на двойной захват правой руки – в результате правый локоть Максвини зашел бы ему за ухо, и писака получил бы намеченный Джеком вывих (плечо выскочило бы из сустава), а заодно, скорее всего, и перелом ключицы, – а потом схватился бы с тем из дружков Максвини, который посильнее.

Но Джек сразу понял – драться эти трусы не намерены; все они остались на своих местах. Им было ясно как божий день, что силенок скинуть Джека у их приятеля явно маловато, а они и вполовину не такие могучие. Женщины задергались – стали переглядываться и смотреть на Джека (на Максвини в тарелке никто даже не взглянул).

Максвини, казалось, до сих пор ест, но звук изменился. Если он станет задыхаться, решил Джек, я вышвырну его из кресла и сдавлю ему живот, пока он не выблюет все, что съел за день. Не потребовалось – писатель просто дышал с присвистом, словно храпел. Толстякам неудобно дышать, когда грудь прижата к животу, а тут еще эта паэлья.

– Все говорят – писатели, писатели! Тьфу! Они даже есть с закрытым ртом не могут! – весело сказал Джек, обращаясь скорее к приятелям Максвини, чем к нему самому.

Одна из женщин улыбнулась – непонятно, следует ли из этого, что она с Максвини.

Джек хорошенько надавил подбородком на макушку писаки; он хотел быть уверен, что тот его слышит.

– Видишь ли, дружок, с твоим сценарием вот еще какая штука, – сказал Джек. – Ты подумай только – какая судьба уготована проститутке-трансвеститу в 1917 году в городе, полном матросов? Он и недели бы не прожил в Галифаксе, куда там до взрыва дотянуть – за такие дела его зарезали бы, как цыпленка. Понимаешь? Твоя байка не только пошлая и банальная – она начисто лишена правдоподобия.

Джек понял, что Максвини хочет что-то сказать в ответ, но решил еще немного покормить его паэльей. Вместо писаки к Джеку обратилась улыбнувшаяся ранее женщина: