Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

– Кажется, Дуги намекает, что не против послушать рассказ про Люси.

Наверное, решил Джек, она все-таки с ним, может, даже замужем за этой свиньей. Примерно его ровесница, то есть за пятьдесят.

– С удовольствием. Люси куда моложе любой из вас, сиськи налитые и торчат, не то что у присутствующих здесь дам, а за ее ноги и все остальное вы, не думая, продали бы душу дьяволу, да только он не купит, больно скверный обменный курс, – сказал Джек таким тоном, что ему позавидовал бы сам Радужный Билли; теперь ухмылочки пропали и с женских лиц.

– Пожалуйста, только не делайте ему больно, – сказала та же женщина.

– Вот это другой разговор, что же вы сразу с этого не начали, – откликнулся Джек и чуть-чуть разжал полный нельсон. – Ну что, приятель, надеюсь, теперь ты понял – стоило мне только захотеть, и целым бы ты не ушел.

Максвини попытался кивнуть.

Джек отпустил его и сделал шаг назад – на всякий случай, вдруг писака вскочит и начнет махать руками. Но толстяк остался на месте, вид у него как у побитого пса, поджавшего хвост.

Осаженная Джеком женщина сразу принялась хлопотать вокруг писаки, вынула из волос и бороды рис, а также несколько креветок и кусков колбасы с курицей. Она сделала все, что могла, но шафран голыми руками не возьмешь – борода, волосы и лоб писателя сверкали на весь ресторан ярко-рыжим.

Джек вернулся за свой стол, но сел спиной к окну, чтобы видеть Максвини и всю компанию. Он не смотрел прямо на них, но решил, что на этот раз не стоит давать писаке шансов напасть неожиданно. Женщина, попросившая не делать хаму больно, пару раз взглянула на Джека, но что она имела в виду, было непонятно.

Он подозвал официанта, который все это время осторожно наблюдал за сценой.

– Если они остаются, принесите мистеру Максвини новую паэлью, я плачу.

– Они уходят, – сказал официант, – у мистера Максвини боли в груди.

Вот черт, что, если эта пьянь сегодня издохнет? Он ведь не кто-нибудь, а царь и бог канадской литературы, подумал Джек. А ну как вскрытие покажет, что у него в легких рис? Его, значит, убили едой, орудие убийства – паэлья! По всей стране пойдут публиковать панегирические некрологи – «светоч канадской литературы угас, кто теперь воспоет наши северные пейзажи» и всякое такое. Хуже всего – это неизбежные длинные цитаты из этого гада, бесконечные описания мощных сосен и непоколебимых скал.

– Вы не знаете, случайно, боли в груди мистера Максвини часто беспокоят? – поинтересовался Джек у перепуганного официанта.

– Да, постоянно, – ответил тот, – у него чудовищная изжога.

Джек заказал пиво. Он не пил пива с той самой бутылки «Хайнекена» после оскаровской церемонии. Отхлебнув, Джек заметил у себя на брюках большой кусок паэльи. Черт, поздно – он вытер брюки и избавился от креветок и липкой колбасы, но шафран не ведает различий между победителями и побежденными.

Всякий раз, как в зал выходил перепуганный официант, Джек вспоминал про эти чертовы боли в груди у канадца. Он от всей души надеялся, что это обычная изжога; Максвини, спору нет, большой мерзавец, но пусть еще поживет. А то ведь такая незадача выйдет – я вовсю сдерживался, не стал наносить травму (а ведь мог!), и тут он возьми и помри! Это уже просто нечестно, еще в убийстве обвинят.

Вот в этаком духе и прошел визит Джека в Галифакс. Он умолял доктора Гарсия, чтобы та разрешила ему отклониться от хронологического порядка и позволила рассказать про эти приключения (иначе ему бы пришлось ждать целый год, а то и больше!). Она милостиво кивнула – от глаз психиатра не укрылось возбуждение Джека, плюс она уже успела переговорить про «историю с Люси» с самой девушкой и ее матерью.

Ему, конечно, очень повезло, что у Дуга Максвини в самом деле была только изжога, сказал он доктору Гарсия. Миссис Оустлер обнаружила в какой-то газетенке заметку про «пьяную драку» в ресторане «Пишущая братия» в Галифаксе, где сошлись «два писателя-конкурента, которые за день до того подрались в баре отеля «Принц Георг». Лесли знала, что Джек не пьет, тем сильнее ее удивило заявление безымянного канадского репортера о том, что Джек спокойно посасывал пивко, пока друзья Максвини приводили своего приятеля в порядок.

– Джек, – сказала доктор Гарсия, – мне кажется, тебе нужно нанять телохранителя.

– Зачем? Мне нужно просто быть внимательнее, особенно на предмет левого хука, – ответил он.

– Я имела в виду телохранителя, который бы защищал других от тебя, – объяснила она.

– Вот оно что.

– Да, вижу, нам с тобой предстоит немало работы, – сказала доктор Гарсия.

– И что же я, по-вашему, должен делать? – искренне поинтересовался Джек.

– Поскорее найти себе фильм по душе, – сказала доктор Гарсия. – По-моему, тебе давно пора взять тайм-аут, а то быть Джеком Бернсом слишком тяжкий труд, ты не находишь?

На следующий год Джек снялся сразу в трех фильмах, а через год – еще в двух. С математикой у него было так же плохо, как и раньше, но все же он сумел подсчитать, что за два года сыграл в пяти картинах. В самом деле, взял хороший отпуск, на длительное время перестал «быть Джеком Бернсом».

За означенные два года не поступило ни единой весточки от Мишель Махер. Он послал ей длинное письмо, где объяснил, что случилось с Люси на самом деле, но ответа не получил. Доктор Гарсия сверлила Джеку мозги – когда же он наконец признает, что Мишель осталась в прошлом, страница перевернута (во всяком случае, ее давно пора перевернуть!). Это просто отлично, что Мишель ему не пишет, говорила она.

За эти два года Джек заработал кучу денег, а потратил совсем немного. Из дорогих вещей – только очередную «ауди» купил, серебристую, как всегда. Заставить себя продать дом на Энтрада-Драйв и купить другой он опять не смог. Правда, тут у Джека была уважительная причина – на самом деле ему давно хотелось уехать к черту из Лос-Анджелеса, он только не знал куда; от Эмминой же идеи, что быть аутсайдером хорошо, Джек решительно не желал отказываться. Кроме того, он все еще рассказывал историю своей жизни доктору Гарсия, и конца ей не было видно; отсюда отсутствие в ближайшей перспективе возможности отъезда из Лос-Анджелеса, слишком Джек был к своему психиатру привязан. На отношения с ней он смотрел почти как на брак – ничего ближе к браку у него не было. Он ходил на приемы дважды в неделю; еженедельные сеансы хронологического пересказа собственной жизни стали для Джека источником энергии, он черпал в них больше сил, чем в сексе (который по регулярности тоже уступил первое место визитам в кабинет психиатра).

За прошедшие два года в сфере секса имелись следующие достижения. Во-первых, Джек не стал заниматься этим делом с Люси, во-вторых, стал заниматься им с Лючией Дельвеккио, пребывавшей в состоянии вялотекущего, но весьма неприятного развода. Длинная муторная история с разделом детей, кредитных карточек, особняков, средств передвижения, собак и тому подобного; плюс, разумеется, муж Лючии видел основную причину развода в Джеке. В этой связи в незамужней жизни Лючии Джек не мог играть благотворную роль, а посему роман их длился недолго.