Зеркало и свет - Хилари Мантел

– Увидим ли мы боевые машины императора Клавдия? Веспасиана и осаду Эксетера?

– Клянусь, у нас, советников, был сегодня утомительный день, милорд, – говорит Норфолк. – А король захочет уединиться с королевой, не так ли?

– Должны быть великаны, – замечает Грегори. – Гогмагог был двенадцати футов ростом. Он выдергивал с корнем дубы легко, будто цветочки срывал. Был еще один великан, Ритон, с огромной бородой из бород убитых врагов.

– Как у Брэндона? – спрашивает Норфолк и заходится упоенным смехом; в кои-то веки ему случилось пошутить.

Актеры разворачивают синюю, сшитую из кусков Темзу. Девицы хватают ее за концы и начинают колыхать. Лорд Морли говорит:

– Боюсь, значительная часть истории пропущена. В Британии были короли до воплощения Иисуса Христа. Это все вы найдете у Гальфрида Монмутского, в его книге.

Он говорит:

– Милорд, я читал, что не все эти правители были удачливы и мало кто из них отличался мудростью.

Король Гумбер утонул в реке, которая с тех пор зовется его именем. Бладуд полетел над Лондоном на самодельных крыльях; его пришлось отскребать от мостовой. Риваллон был добрый король, во всяком случае миролюбивый, но в его правление падал кровавый дождь, а полчища мух сжирали англичан заживо. А если отправиться дальше в глубь времени, страну основал убийца: троянец Брут, отец нас всех, убил собственного отца. Якобы случайно на охоте, но, может, на самом деле намеренно. Стрелы, которые сворачивают в полете, обычно знают свою цель.

Грегори говорит:

– Гальфрид Монмутский был отъявленный лжец. Готов поспорить, что он родился не в Монмуте. Готов поспорить, он в жизни там не бывал.

Королева встает, то ли по чьему-то невидимому знаку, то ли по внутреннему зову. Дамы вскакивают и сбиваются в кучку вокруг нее. Маленькую Говард приходится дергать за рукав – она засмотрелась на красивые ноги лютниста. Вечер движется к завершению. Музыканты будут играть в личных покоях короля, затем уберут свои тимпаны и скрипки. На лице Генриха никакого выражения, кроме усталости. Мастер Ризли, нагнувшись, шепчет ему в ухо:

– Хотели бы вы прочесть его мысли, сэр?

– Нет.

Джентльмены из личных покоев встают и уходят вслед за королем. Духовенство выстраивается в процессию и идет благословить ложе. Королевские простыни кропят святой водой ежевечерне, однако сегодня Генриху нужно особое попечение Небес: забота ангелов и святых о его детородном уде. Калпепер бросает на ходу:

– Теперь ему осталось только влезть на нее и заделать ей герцога Йоркского.

Королю изготовили новую кровать, украшенную искусной резьбой. Ему, лорду Кромвелю, не лежится на своей старой, и он бродит по дворцу. Все тихо. Огонь в каминах погашен. Никого, кроме стражников, которые его приветствуют, да двух развеселых молодых лордов в красно-желтых маскарадных колпаках: один пляшет, другой хлопает в ладоши. При его появлении танцор врастает в пол, хлопок замирает меж ладоней его приятеля.

– Идите в свои колыбели, – говорит он. – Если вам повезет, утром я не вспомню ваших имен.

Они пристыженно отдают ему колпаки, будто не знают, что с ними делать:

– Это шапки, чтобы изображать татар, милорд.

Они должны быть с лентами или шнурками, говорит он. Иначе ветер сорвет их в скачке по заснеженным просторам.

Юнцы уходят, держась за руки. Он кричит вслед: «Молитесь за меня!» С лестницы доносится их смех.

Он идет обратно в свои покои, закрывает дверь. Дай человеку татарскую шапку, и тот ее примерит, даже если поблизости нет зеркала. Но ему не хочется. Он оставляет шапку на лежанке Кристофа и оттого, проснувшись, подумает, что еще спит. Всю ночь в обрывочных снах его соотечественники бьются с легионами Цезаря: медленно, словно увязая в болоте.

На рассвете он у себя в покоях обсуждает с Ричардом Ричем передачу Малвернского аббатства. Рич зевает:

– Хотел бы я знать… – и не договаривает фразы.

– Может, сосредоточимся на цифрах?

Входит Кристоф с двумя кружками слабого пива. На нем татарская шапка, и Рич спрашивает:

– Почему он в…

Ни одну фразу закончить не может, как будто слова теряются в тумане.

Вбегает гонец, прямо в дорожных сапогах, нос синий с мороза, одежда забрызгана грязью.

– Срочно, милорд. Из Йорка, в ваши собственные руки.

– Господи помилуй, – говорит Рич. – Неужто снова бунтуют?

– Думаю, для этого еще холодно.

Печать уже сломана; хотелось бы знать почему. Он читает: Йоркский казначей угрожает закрыть казначейство, если не получит две тысячи фунтов к концу недели и еще столько же в ближайшее время. Пришли счета за Бридлингтонскую гавань, а северные лорды требуют заплатить им ежегодные пенсионы.

Врывается Норфолк:

– Кромвель? Видели, что пишет Тристрам Тэш?

Он смотрит на Норфолка, затем на гонца; тот прячет глаза.

– Клянусь Богородицей, – говорит Норфолк, – Тэшу надо было взять баронов за шкирку и вытрясти из них душу. Будь я на его месте, они бы у меня ждали денег до Благовещенья.

За Норфолком входит Фицуильям, смурной и небритый:

– Если он с ними не рассчитается, некоторые могут перейти на сторону шотландцев. Или взыскать требуемое грабежом.

Входит мастер Ризли:

– От Уайетта, сэр. – Ризли уже вскрыл письмо. Франциск с императором по-прежнему в мире и согласии между собой. – Уайетт говорит, при каждом упоминании нашей страны император мрачнеет, как туча.

– Немудрено, – отвечает он. – Наш король удачно женился и без его помощи.

Он идет в королевскую присутственную залу, в руках куча прошений с письмами и счетами. Отдает их обратно Ризли и Рейфу. Жаль, что ни Рейфа, ни Ричарда Кромвеля не было вчера в личных покоях; тогда бы он точно получил надежные сведения. Может, стоило этим озаботиться? Я не могу думать обо всем, говорит он себе и слышит голос короля: это почему же?

Представители Клеве его опередили. Они бодры, преисполнены надежды и говорят, что уже были у мессы.

– И, – говорят они, – у нас подарок для вас, лорд Кромвель, в честь этого счастливого дня.

Курфюрст Саксонский, зять Вильгельма, прислал ему в подарок часы. Он принимает их с восхищенным шепотом. Они в форме бочонка и такие миниатюрные, что помещаются в ладони, – самые искусно сделанные и, возможно, самые маленькие, какие ему доводилось видеть. Английские джентльмены передают часы из рук в руки, когда входит король.

– Сэр, презентуйте их ему, – шепчет Рейф.

Немцы огорченно кивают; им понятно, что иногда необходимы такие жертвы. Король не глядя забирает часы, продолжая говорить одному из джентльменов:

– …отзовите Эдмунда Боннера, как я обещал, и отправьте моему брату – французскому королю более учтивого и скромного посланника.