Царица поверженная - Маргарет Джордж

подкупе. О, я хорошо знала их, знала, на что они способны. Напрасно искать среди них героев Ксанфа, что предпочли сжечь свой город дотла, но не сдать противнику, или горестно рыдающих троянцев.

Нет, в Александрии устраивали изысканные званые обеды и вели утонченные дискуссии о философском отношении к страданиям. Ее жители поглощали в огромных количествах самые дорогие вина, буквально купались в благовониях и так увешивались драгоценностями, словно вознамерились любой ценой получить все. И умереть, до последнего вздоха наслаждаясь всеми благами, которые предлагает жизнь.

С наступлением сумерек я начала готовиться к Антониеву пиру: или я больше не первая из александрийцев? Или я не имею права по-своему, по-царски получить удовольствие, как это делают жители моего города? Да, я тоже надену все самое лучшее.

Пусть Хармиона достанет красное греческое платье с жемчугами и золотым шитьем по кайме. А к нему подойдет подаренная мне царем Понта брошь с камнями, добытыми где-то за Черным морем, она скрепит складки на плече. На шею ляжет сверкающее свадебное ожерелье и… где тот золотой браслет, что преподнесла мне кандаке? Я хочу снова почувствовать его тяжесть на запястье.

Что касается благовоний, то их у меня больше, чем у любого купца. Ароматические масла дожидаются в запечатанных алебастровых флакончиках – лилии, розы, нарциссы, гиацинты. Розы мне сегодня не подойдут: мой аромат должен отличаться от главного запаха в пиршественном зале. Нарцисс – вот он будет в самый раз. Его темный дождливый оттенок как раз подходит для пиршества обреченных.

Ирас мягкими круговыми движениями втерла нежное масло в кожу моих щек, потом легкими прикосновениями нанесла на мои губы красную помаду и осторожно ее втерла.

– У тебя всегда была исключительно красивая кожа, – заметила Ирас. – И сейчас она выглядит так, словно тебе двадцать.

– Ну, теперь мне почти вдвое больше, – отозвалась я и подумала, что до сорока мне, скорее всего, не дожить.

Обычно меня причесывала Ирас, но сегодня я поручила это Хармионе. Очень уж успокаивающими были прикосновения ее рук, собиравших мои волосы в густую длинную косу.

– Как их заплести? – спросила она. – В большую косу и маленькие косички для обрамления?

– На твое усмотрение, – ответила я.

Конечно, на пиру будет жарко, и шею лучше оставить открытой. Волосы всегда были предметом моей гордости. Я тщательно ухаживала за ними, и они воздавали мне за это сполна, одаряя иллюзией красоты. Воистину, это благословение, ниспосланное мне богами.

– Такие густые! – жаловалась Хармиона. – Никак не убрать их все под головную повязку.

– Ну и ладно, пусть выбиваются над висками.

Только чтобы не падали на шею, особенно когда будет жарко.

– Смотри.

Хармиона поднесла зеркало, чтобы я полюбовалась собой. На том лице, что отразилось в зеркале, мое внутреннее состояние никак не сказалось. Ничто не выдавало перенесенные удары судьбы. Ясный взор, крутой изгиб бровей, гладкая чистая кожа – никаких следов трудных родов, жизни в походных условиях, злоключений и боли. Я выглядела как юная дева и при виде этого громко рассмеялась.

– Моя госпожа, – нахмурилась Хармиона, – тебе не нравится? Я могу переделать.

– С волосами все хорошо, – пришлось заверить ее. – Я просто подивилась тому, что даже самые тяжкие испытания не всегда отражаются на внешности.

– Думаю, – тихо промолвила Хармиона, – они запечатлеваются в душе.

– В таком случае страшно представить, на что теперь похожа моя душа.

Интересно было бы посмотреть на нее в зеркало. Нет, лучше не видеть.

С этими словами я встала. Пришло время идти к гостям.

Предаваться веселью.

Зал заполнила толпа народу. Где Антоний набрал столько гостей? Все были веселы, облачены в яркие одежды и сверкали драгоценностями. В основном то были римляне, несомненно легионеры, однако среди них попадались и александрийцы – из Гимнасиона, из библиотеки, из Мусейона и еще одному Зевсу ведомо откуда. Все они разоделись с элегантной роскошью аристократов. Исключение составляли лишь несколько не слишком изукрашенных философов, но и те, судя по всему, не чуждались радостей жизни. Не иначе последователи Эпикура.

Раздавленные ногами гостей лепестки, усыпавшие пол, источали аромат роз. Я глубоко вздохнула, пытаясь на краткий миг вообразить, что нахожусь не здесь, а в дивном саду. Но этому мешали гомон, жар множества тел и бряцанье арфистов.

– Корона, всемилостивейшая царица, – молвил один из слуг.

Он приблизился ко мне, держа в руках искусно сплетенный венок из листьев ивы, ягод паслена и маков. Я позволила возложить венок мне на голову, хотя подбор растений ассоциировался с загробным миром.

– Привет, сердце мое! – воскликнул при виде меня Антоний. Он протянул мне кубок, до краев наполненный розовым вином. – Испей, испей из Леты и забудь обо всем.

Едва ли это возможно. Увы, никакому вину такое не под силу.

– Кто бы мог подумать, что их придет так много, – промолвил он, обводя взглядом оживленную многоцветную толпу.

– Так много – кого? – уточнила я. – Склонных к веселью александрийцев?

– Увидишь, – ответил он с загадочным видом.

Пока я увидела стоявшие лишь на подставках чаши, полные золотых монет, в которые некоторые из присутствующих походя запускали руки. А также предметы на столе: бюст Октавиана, театральные маски, золотые сосуды и блюда.

– Когда мы будем обедать? – спросила я, поскольку ни обеденных столов, ни лож как раз не увидела.

Он пожал плечами:

– Не берусь сказать. Когда захочется.

– Но еда…

– О, это не проблема, – беззаботно сказала он. – Еду подадут в любой момент, она всегда ждет. У меня на кухнях поджаривают на разных вертелах с разной скоростью сразу дюжину быков, так что один из них точно будет готов, когда мы пожелаем перекусить.

Я была потрясена: какая расточительность! Он сошел с ума?

– А для кого их беречь? – промолвил он, откликаясь на мои мысли. – Лучше поприветствовать Октавиана пустыми пастбищами и оголенными кухнями. – Он отпил еще немного. – Давай сами разденемся донага, прежде чем это сделает смерть!

Антоний всегда любил театральные эффекты. Может быть, и сейчас он затеял представление? Или прикидывается, будто устроил представление, маскируя свои истинные намерения?

– А, вот и наш истинный хозяин, – возгласил Антоний, приветствуя человека, одетого Гадесом, владыкой подземного мира. Его черный плащ волочился по земле, а изогнутые зубья венца имитировали языки пламени.

Гадес молча поклонился. За прорезями его маски я увидела темные глаза.

– Готов ли ты принять столь многолюдную компанию? – спросил Антоний. – Они здесь, чтобы пройти посвящение.

Гадес медленно повернул голову.

– Компания может оказаться не так велика, как ты полагаешь, – произнес он гулким, раскатистым голосом, наводившим на мысль о пещерах и колодцах. – Не стоит разочаровываться, если не все дерзнут ступить за порог ночи. – Он