Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме - Глен Кук

– Его не поймают. У него есть Сила. Я не смогу с ним сражаться. Он заставит меня пожелать его. Уходи. Дай мне умереть.

– Нет.

Моуфик воевал на севере. Он видел женщин, переживших насилие. Когда жертвой стала его собственная дочь, все выглядело куда страшнее, но, как мужчина, а не как возмущенный отец, он знал, что это далеко не конец всему.

– Ты сам знаешь, что обо мне станут говорить. – Нариман завернулась в плащ. – Фериал и Ферас расскажут о том, что видели. Люди подумают, что я пошла к нему добровольно, и будут называть шлюхой. И какой мужчина теперь возьмет меня в жены?

Моуфик вздохнул. Она была права. Вернутся охотники, раздосадованные тем, что упустили добычу на собственной территории, и станут искать оправдания своей неудаче. И наверняка найдут.

– Одевайся.

– Дай мне умереть, отец. Дай мне снять позор с твоих плеч.

– Хватит. Одевайся. У нас есть дела. Нужно спешить, пока люди нам сочувствуют. Здесь мы начали все заново, начнем и где-нибудь еще. Вставай и одевайся. Хочешь, чтобы тебя увидели такой? Пора проявить смелость.

Эти слова он говорил каждый раз, когда кто-то ее обижал: «Пора проявить смелость».

Вся в слезах, она оделась.

– Маме ты тоже так говорил?

Мать ее была отважной девушкой с севера, которая пришла на юг следом за своей любовью, став здесь еще более чужой, чем Моуфик.

– Да. Много раз. И мне следовало держать язык за зубами, оставаться на севере. Ничего бы этого не случилось, если бы мы остались с ее народом.

Партнер Моуфика не пытался нажиться на его горе. Он щедро заплатил, и Моуфику не пришлось тратить военные трофеи, чтобы уехать.

VI

Капитан аль-Джахез, под чьим началом Моуфик служил во время войн, дал ему должность егеря. От Вади-аль-Хамама его и Нариман теперь отделяли восемьсот миль.

Нариман заподозрила худшее вскоре после прибытия на новое место. Она молчала до тех пор, пока скрывать уже не было возможности, и пошла к Моуфику, поскольку идти больше было не к кому.

– Отец, у меня будет ребенок.

Его ответ оказался неожиданным:

– Да. Его цель – зачать еще одного себе подобного.

– Что нам делать? – Ее охватил ужас.

В ее племени такого не прощали, и обычаи оседлых народов в этом отношении отличались не сильно.

– Для паники нет причин. Я говорил с аль-Джахезом, когда мы сюда приехали. Он жесткий и религиозный человек, но родом из Эль-Асвада. Он знает, что такое Джебал. Его козопас слишком стар, и он отправит нас в горы вместо него. Мы проведем там несколько лет, пока он не убедит всех в том, что ты вдова. Ты вернешься и найдешь молодого человека твоего возраста. Мужчины будут драться за такую вдову.

– Почему ты так добр ко мне? С тех пор как у нас появился всадник, я доставляю тебе одни лишь хлопоты.

– Ты – моя семья. Все, что у меня есть. Я живу по обычаям Ученика, в отличие от многих, кто заявляет о вере лишь ради политики.

– И при этом ты поклоняешься Каркуру.

Моуфик улыбнулся:

– Не стоит упускать любую возможность. Я поговорю с аль-Джахезом. Мы уедем через неделю.

Жизнь в холмах в роли козопасов оказалась довольно приятной. Эти места чем-то напоминали Нариман о родине, но здесь было спокойнее. Волки и львы встречались редко, и козам почти ничто не угрожало.

По мере того как рос живот и приближалось неизбежное, ей становилось все страшнее.

– Отец, я слишком молода для этого. Я умру, я знаю.

– Нет, не умрешь. – То же он говорил ее матери, которой так же было страшно. Этого боялись все женщины. Он не пытался убедить ее, что страхи необоснованны, лишь в том, что страх куда опаснее, чем роды. – Я буду с тобой и не позволю случиться ничему плохому. И аль-Джахез обещает, что пришлет лучшую повитуху.

– Отец, я не понимаю, почему ты так добр ко мне. И не могу понять, почему он так добр к тебе. Не потому же только, что ты воевал в его отряде?

Моуфик пожал плечами:

– Вероятно, потому, что я спас ему жизнь в битве за Круги. К тому же хороших людей намного больше, чем тебе кажется.

– Ты никогда не рассказывал про войны. Только о тех местах, которые видел.

– Это не слишком приятные воспоминания, Лисичка. Смерть, убийства и снова смерть. А в конце – никакого толку, ни для меня самого, ни для славы. Стоит ли рассказывать о тех временах молодым? Они не принесли мне счастья, но я видел больше, чем любой из аль-мубурак как до, так и после.

Он был единственным из десятка добровольцев, кто остался жив. Возможно, именно потому его и считали чужим, а не из-за жены с севера. Старики презирали его за то, что он жил, в то время как погибли их сыновья.

– Что мы будем делать с ребенком, отец?

– Что? То, что всегда делают люди. Воспитывать как мужчину.

– Это будет мальчик, да?

– Скорее всего, да, но и девочка вполне устроит. – Он усмехнулся.

– Ты станешь его ненавидеть?

– Речь идет о ребенке моей дочери. Я могу ненавидеть его отца, но не младенца. Дитя невинно.

– Ты и впрямь путешествовал по странным землям. Неудивительно, что старейшины тебя не любят.

– Старейшины уходят. Идеи бессмертны. Так говорит Ученик.

Она уже чувствовала себя лучше, но страх никуда не делся.

VII

– Прекрасный сын, – сказала старуха, улыбаясь беззубым ртом. – Прекрасный сын. Могу сказать, юная госпожа, что он станет великим. Судьба в его руках. – Она подняла повыше красное морщинистое орущее существо. – И он родился в рубашке. Лишь настоящие избранные рождаются такими. О да, ты стала матерью могущественного человека.

Нариман улыбнулась, хотя не слышала даже десятой доли ее слов. Она думала лишь о том, что схватки закончились и боль отступила. Ее охватывали невероятно теплые чувства к ребенку, но не было сил их выразить.

В палатку заглянул Моуфик:

– Садра, все в порядке?

Лицо его побелело. Словно в тумане, Нариман поняла, что он тоже боялся.

– Оба отлично себя чувствуют. У аль-Джахеза родился крестник, которым он может гордиться. – Она повторила предсказание.

– Лучше не говори ему об этом, Садра. Это смахивает на суеверие, а он очень строг ко всему, что связано с религией.

– Решения любых людей, как простых, так и избранных, не могут изменить естественного порядка вещей. Предзнаменование есть предзнаменование.

– Возможно, возможно. Может, отдашь ей ребенка?

– Да, конечно. Когда-нибудь я буду гордиться тем, что держала его на руках.