Современный детектив. Большая антология. Книга 1 - Карстен Дюсс

его сердце, в его заветные, тайные мечты. В этих фильмах было все о нем.

Он любил старое кино. Прежде чем купить какой-нибудь DVD из новых, долго думал, сомневался. Он гордился своей коллекцией фильмов, равно как и библиотекой. Он считал, что у него хороший вкус: «Преступление и наказание» Достоевского, «Франкенштейн» Мэри Шелли, «Парфюмер» Патрика Зюскинда, «Кошачьи» Акифа Пиринчи.

Вот только смотреть фильмы он не мог — не было DVD-проигрывателя. Но диски все равно покупал. Владеть ими было ему необходимо. С ними он чувствовал себя спокойнее и увереннее. Порнографию он не любил, потому что эти книги и фильмы оставляли в голове пустоту.

Хорошие книги, плохие книги. Хорошие люди, плохие люди. Благодаря своей матери он научился понимать разницу между адом и раем, отличать Бога от дьявола. Благодаря ее отсутствию. Его суровое детство многому его научило. И какой бы образ ни принимало зло, он чуял его под любой личиной.

В мире было немного людей, похожих на него. Все это были люди искусства — писатели, художники, актеры, режиссеры. И он восхищался ими — издалека. С почтительного расстояния. Они были такие, как он, и все же другие. Люди высших сфер. Ему никогда не хватало духу для того, чтобы приблизиться к ним. Возможно, оно и к лучшему, поскольку подобное отношение ограждало его от разочарований. Иначе некоторые рисковали упасть в его глазах, как Хичкок или Клаус Кински.

Дистанция странным образом позволяла ему держаться рядом, предполагать родство душ.

Им были знакомы его сны, от которых ему с таким трудом удавалось пробудиться, его жгучие мысли, пожиравшие мозг. Их картины, книги, фильмы выдавали людей одержимых, страшных. Ему под стать.

Он часто думал, что это все равно что смотреть в зеркало. Видишь свое отражение, повторенное сотню раз. Как в зеркальном лабиринте в парке развлечений. Безумная бесконечность знакомого лица.

Он ощутил голод. Он порой забывал поесть, и лишь судороги в желудке заставляли его вспомнить о еде. Часы показывали без малого девять. Хорошо бы выбраться в кафе в деревне. Готовить не хотелось.

Готовить он вообще-то любил, и готовил неплохо (насколько это было возможно на двух маломощных конфорках, имеющихся в его распоряжении). Имей возможность, он выучился бы на повара и нанялся на какое-нибудь судно коком.

Тогда его жизнь была бы другой. Может быть, вид бесконечного водного пространства действовал бы на него умиротворяюще, делал бы его лучше. Но в глубине души он знал, что это самообман. От себя не убежишь, как ни старайся. Он боролся с собой до потери сил. И проиграл эту битву.

Он вышел в коридор и запер дверь. В коридоре никого не было, лишь шум доносился из-за дверей. Здесь жили по большей части репатрианты и сезонные рабочие, проводившие все вечера у телевизора. Паршивая у них была жизнь — ни нормальной работы, ни дома. Их браки быстро распадались, а если и нет, то дети все равно росли без отцов. На стене у выхода висели правила для проживающих: «В коридоре не курить. Телевизоры и приемники громко не включать. Входную дверь после 8 часов вечера запирать на ключ».

И так далее в стиле хозяйки — женщины лет сорока пяти, обладавшей громким, пронзительным голосом. Жизнь с мужем-алкоголиком оставила на ее лице глубокие морщины. Она за все отвечала и повсюду совала свой нос. У нее были тонкие губы с уныло опущенными уголками. Изредка раздавался ее сухой, отрывистый и безрадостный смех. От нее обыкновенно крепко несло смесью пота и приторных духов.

Он хотел было сорвать со стены листок с ее распоряжениями, но потом оставил как было, побоявшись, что испачкает чернилами пальцы. На улице в лицо ему ударила волна жаркого воздуха, почти такого же спертого, как у него в номере. Придется на ночь включить вентилятор, хотя его шум не даст ему нормально выспаться. Может быть, стоит съездить куда-нибудь, а не сидеть в кафе или в номере? В Кальм. Или в Брёль.

Он решил ехать в Брёль. Там можно и поужинать в кафе у замка, а потом и прогуляться по замку или вокруг одного из озер. С этой мыслью он сел в машину и включил двигатель. Пусть ему приходилось считать каждый грош, машину он не продавал, не желая поступиться свободой передвижений.

Он опустил стекло, хотя в салоне работал кондиционер. Свежий ветер, наполненный ароматом клубничных полей, ворошил ему волосы. Он сделал глубокий вдох. Иногда для счастья нужно совсем немного. Он включил радио. Тина Тернер. Почему бы и нет? И стал подпевать, отстукивая пальцем ритм по рулю. Это помогало забыться.

Глава 3

«Полиция продолжает расследование убийства восемнадцатилетней Симоны Редлеф из Хохенкирхена. На данный момент сыщики не напали на след убийцы. Объявлено вознаграждение в 5000 евро тому, кто предоставит информацию, содействующую скорейшему задержанию преступника. По словам главного комиссара криминальной полиции округа Берта Мельцига, это злодейское преступление будет раскрыто. Идеальных преступлений, как утверждает Мельциг, не бывает. А между тем прослеживается четкая связь между аналогичными преступлениями на севере Германии (о чем говорилось в наших предыдущих сводках). В каждом из этих случаев убийца срезал волосы жертвы и похищал ее цепочку. «Следует полагать, — сказал Мельциг, — что нашейные цепочки являются для преступника объектом фетиша»».

Скомкав газету, Берт Мельциг швырнул ее на стол:

— Что за болваны!

Комиссар налил себе вторую чашку кофе и вышел в патио, где со стоном опустился на стул. Но едва он сел, ему тут же захотелось вскочить, и он с трудом подавил в себе это желание и остался на месте: надо держать себя в руках, а то так недалеко и до инфаркта, как говорил Элиас — его лучший друг, партнер по теннису и врач.

Нет, Элиас не надоедал ему советами поберечь здоровье, он походя ронял пару слов на эту тему, и оттого они лишь крепче застревали в голове у друга.

— Мы все умрем, — обыкновенно отвечал Берт, тоже как бы между прочим.

— Разумеется. Но некоторые умрут скорее.

В этом был весь Элиас. Последнее слово всегда оставалось за ним.

Берт помешал кофе. Жена и дети уехали повидать ее родителей на выходные, и ему представился редкий шанс подумать в тишине. Но вчера вечером, когда они уехали, он открыл бутылку красного вина. А затем еще одну. И в мыслях наступил разброд.

А теперь еще эта газета с утра пораньше, субботний выпуск. Как будто больной головы ему не хватает.

— Чертовы