Девушки здесь все такие милые - Лори Элизабет Флинн

юриста но рили мне хочется заниматься в этой жизни чем-то более интересным. Только вот боюсь моим предкам эта идея не очень понравится. А кто платит тот и заказывает лол».

На «лол» я решила не обращать внимания. Я терпеть не могла этот эсэмэсочный сленг, отсутствие пунктуации, сокращения. Дома в Пеннингтоне я хранила под кроватью коробку с письмами, которые мой дедушка Веллингтон писал моей бабушке из армии. Жизнь и смерть, все на разрыв, все дедушкиным вычурным почерком. «Моя возлюбленная», – называл он ее. Я решила не обращать внимания на «ахаха», потому что Кевин изливал мне душу. Сомневаюсь, что он мог открыться Флоре. Она душила его своими огромными ангельскими крылами, лишая его права на изъяны.

Я осмелела: «Ох и пришлось же мне пободаться с родителями, чтобы они разрешили мне здесь учиться! Но я твердо решила, что нужно стремиться к тому, чего хочешь. Жду не дождусь, когда они приедут меня навестить».

Это уже перебор, подумала я сразу после того, как отправила письмо. Слишком очевидно, что я закидываю наживку, подманивая его к черте, которую он все равно не переступит.

Но ответ пришел быстро. Дело было в пятницу вечером. Неужели у него на сегодня никаких планов? Мы с Салли собирались на концерт в Эклектике. Меня вдруг охватила безмерная усталость от одной мысли о том, что придется покинуть комнату. В Эклектике никому до меня дела не будет – а Кевину было. Как давно в последний раз парень по-настоящему меня выслушивал…

«Щас угадаю. Ты тоже младший ребенок в семье. Младшие всегда готовы на что угодно лишь бы добиться своего (я не исключение)».

Он флиртовал со мной – в этом не было никакого сомнения. Я быстренько извлекла одну из тетрадей на пружинках, в которых писала на парах, и пометила ключевые моменты: «Младший ребенок. На юриста».

«Моя сестра, Тони, на два года старше. У нее красивый нос и научный склад ума».

Это было рискованно – самой указать на свои недостатки. Мне захотелось вернуть письмо обратно из пустоты, в которую оно улетело. Еще решит, что я просто очередная свистушка, неуверенная в себе и помешанная на своей внешности. Я должна быть другой.

«Ты к себе слишком строга. У тебя отличный нос. Да и лицо то же».

Я чуть слюной не поперхнулась. Он сидит и представляет себе меня. Может, рука у него уже ползет в штаны. У меня есть над ним власть.

Прежде чем я придумала ответ – не так-то просто одновременно и посмеяться над собой, и показать себя в лучшем свете, чтобы самоуверенность сочеталась с легким самоуничижением – в комнату вломилась Флора. Она прижимала к уху телефон и смеялась, и это был кевиновский смех – нежный, девичий.

– Так значит, ты обедал с Адамом, – сказала она в трубку, глянув на меня с извиняющейся улыбкой. Интересно, давно они треплются? Выходит, он отвечает одновременно и ей, и мне? А она выясняет, с кем он обедал, желая держать руку на пульсе.

Я напечатала ответ – предельно честный и откровенный. Я не могла себе представить, чтобы Флора так открыто озвучивала свои страхи.

«Иногда у меня ощущение, будто все ждут, что я должна быть кем-то другим. Никого не интересует, какая я на самом деле. Я бьюсь, бьюсь – по-моему, больше, чем все окружающие. У тебя не бывает такого чувства? Чем ты на самом деле хочешь заниматься в жизни?»

Если он ответит, пока разговаривает с Флорой, это будет кое-что значить. Мне необходима была эта победа над девушкой, скроенной удачнее, чем я. Чем дольше я ждала, тем глупее себя чувствовала. Сочинила себе какую-то сказку и пытаюсь возвести целый замок там, где и хижину-то соломенную не построишь.

Но тут пришел его ответ – и надо сказать, я ждала не зря.

«Знакомая история. Отец хотел чтобы мы с Томасом пошли на юридический как он а потом гребли деньги лопатой купили здоровенный домище и завели по паре спиногрызов. Томасу это все норм – он мечтает разбогатеть. А я всего-то хочу чтобы меня понимали. Умеешь хранить секреты? Мне хочется писать. Прозу стихи. Иногда я даже думаю что смогу стать писателем но потом сам себя убеждаю не валять дурака».

Все мое тело гудело от напряжения. Это был не столько секрет, сколько перчатка, прицельно брошенная, чтобы проверить, как я отвечу. Я тщательно подбирала слова.

«Значит, становись писателем! Что тебе мешает попытаться? Начни писать в свободное время. Уверена, у тебя большой талант!»

«Лол. Ты мне льстишь. К тому же я понятия не имею о чем писать. Моя жизнь как то самое колесо: я его ненавижу и хочу соскочить а как не знаю»

Он хочет, чтобы его поняли, увидели таким, какой он есть. А он, в свою очередь, видит меня – такое у меня возникло ощущение. Какое же облегчение – знать, что я все-таки не невидимка!

«Ох, как мне все это близко! Наверное, прозвучит странно, но мне кажется, мы понимаем друг друга. Если хочешь, пиши мне каждый раз, как почувствуешь, что нужно выговориться».

Он долго не отвечал, и я сидела кусала ногти, постепенно стервенея. Грызла, пока не стало больно, пока мягкая кожица под ногтями не обнажилась во всем своем освежеванном красном великолепии.

Флора все висела на телефоне. Я сидела в темноте, на кровати, и слушала ее нескончаемые речи, монотонию которых разбавляли только всплески смеха. Ярость ворочалась у меня в животе огромным раскаленным шаром. Она принимала Кевина как должное, а значит, не заслуживала его.

Я обновляла входящие раз десять по меньшей мере. Когда наконец пришло новое письмо, я чуть не уронила ноутбук на пол в попытке удержать его. Ответ Кевина был тем самым подтверждением, которое мне требовалось. «Я не ошибся когда встретил тебя. Ты другая. Мне кажется мы можем друг другу помочь но пока это должно остаться между нами ок? Другим об этом знать не обязательно».

Я решила не обращать внимания на отсутствие запятых. Он пишет о наболевшем, торопится – это можно простить. И я прекрасно поняла, на что он намекает в конце. Он не хочет, чтобы о нашей переписке узнала Флора. Меня пробила дрожь. Теперь у нас есть тайна, которая принадлежит только мне и ему.

До меня вдруг дошло, что времени уже много. Убрав ноутбук, я сделала ручкой Флоре, которая по-прежнему висела на телефоне, и постучалась к Салли.

– Открыто! – гаркнула она, перекрикивая музыку.

Она сидела на кровати в одном топе, без лифчика.

– Опаздываешь, – бросила она.

– Извини. Надо было разобраться с