Формула алхимика - Игорь Лебедев

— Однако ж Мео уступил Эдельману, — заметил Африканов, рассматривая в «Атлетическомъ вѣстникѣ» турнирную таблицу.

— Какое «уступил»? В первый день? Они вничью отборолись! И это притом, что Мео в тот день руку ушиб.

— А Феликс Бернар? — подключился Спасский.

— И что Бернар?

— Он тоже Мео положил.

— А как твоего Бернара тот же Липанин на «двойной нельсон» взял? — взвился Свинцов. — Попробовал бы он этот трюк с Мео провернуть! Да что говорить, вылетел твой Бернар как пробка, чего о нем вспоминать-то? Говорю вам, Мео победит!

— Шмелинг сильный противник, — опять высказался Африканов, — у него неплохой тур-де-бра…

— Он даже над Бернаром верх взял, — осмелев, добавил Спасский.

Феликс Бернар был французской звездой. Ради дополнительной ажиотации председатель Атлетического общества Рибопьер пригласил в Петербург иностранную звезду, чтобы та провела показательные схватки с русскими атлетами. Выбор пал на уже пожилого, но все еще крепкого Бернара. Своим фирменным двойным «бра-руле» он одолел и Мео, и Липанина, и Адамчевского, но уступил Шмелингу в четыре минуты. Зрители громыхали и неистовствовали.

— Да ясно, почему проиграл! — кипятился Свинцов, расплескивая чай из блюдца. — Шмелинг секретарь Общества, правая рука Рибопьера. Старик Бернар был выписан специально «под Шмелинга» — лечь под Сашку в решающий момент для создания психического превосходства! Нам эти трюки прекрасно известны! Шмелинг теперь ходит гоголем, хвост распушил перед поединком. Мы еще посмотрим!..

Старший помощник фон Штайндлер тоже хотел бы подключиться к дискуссии, но вынужден был выслушивать жалобу мадам Полывановой, которая, всхлипывая, причитала:

— Всю дорогу, понимаете… Всю дорогу! В совершенно грубой и нахальной форме!.. Лошади его при этом брыкались…

— Возмутительно! — согласился Штайндлер, не очень вникая в обстоятельства происшествия.

— Нужно арестовать! — наконец сообразила посетительница цель визита. — А господин околоточный надзиратель отказались.

И она, развернувшись на стуле, указала на Свинцова. Тот мгновенно обернулся, словно все это время неотрывно участвовал в опросе пострадавшей.

— Кого арестовывать-то? Лошадь брыкающуюся? — спросил он.

— Иван Данилыч, откуда такая черствость? — укорил старший помощник. — Всю дорогу извозчик требовал от мадам Полывановой, чтобы она объявила, сколько даст на чай.

— Да! — подтвердила дамочка. — В самой вызывающей форме! Экипаж у него при этом в отвратительном состоянии, лошадь негодная… Как таким разрешения выдают — ума не приложу!

— Да, Иван Данилыч… Надо пресекать, — вздохнул фон Штайндлер.

— Это я не пресекаю? — набычился Свинцов.

— Слабо пресекаете, — не отступил Оскар Вильгельмович.

— Я — слабо? — едва не задохнулся от такой несправедливости околоточный.

— Надо проверить, — распорядился Штайндлер и улыбнулся мадам Полывановой. — А номер-то известен?

— Конечно, — уже вполне успокоившись, ответила мадам Полыванова.

— Иван Данилович, запишите, пожалуйста, номер.

— Я запомню.

— Ну зачем же, — ухмыльнулся Штайндлер, — у нас в участке только один уникум, который все помнит.

Реплика про уникума, который «все помнит», предназначалась вошедшему в зал Ардову, пребывавшему в состоянии напряженного размышления и, скорее всего, даже не обратившему внимание на колкость. Поклонившись чинам полиции и не подходя к своему столу, он вышел в коридор и поспешил далее к прозекторской. Подходя, он увидел, как от Жаркова вышел тот самый жандармский офицер, который накануне удалил чинов полиции из разгромленной ювелирной лавки. Поравнявшись с Ильей Алексеевичем, он, как ни старался, все же столкнулся с ним взглядом и сделал легкий кивок в знак приветствия.

— Да, мы знакомы, — признался Жарков в ответ на прямой вопрос, заданный Ардовым в прозекторской сразу после приветствия. Вид у криминалиста был потрепанный и виноватый — вероятно, остаток вчерашнего дня был омрачен для Петра Павловича чрезмерностями.

Он сел на стул и помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Это полковник Брусникин. Сергей Брусникин. Мы с ним вместе поступали на службу.

— Вы служили в корпусе жандармов? — не сумел сдержать потрясения Ардов.

— Представьте себе! — с некоторым вызовом ответил Жарков, но тут же поник. — В резерве с 1889 года. Сюда прикомандирован личным решением господина инспектора секретной полиции.

— Так вы все еще на службе? — еще больше удивился Илья Алексеевич.

— Не совсем… — как-то неуверенно буркнул Жарков. — Впоследствии подал прошение.

Признание явилось для Ильи Алексеевича полнейшей неожиданностью. Он не нашелся, что сказать. Помолчав, Петр Павлович продолжил — вероятно, ему почему-то хотелось выговориться.

— К сожалению, несмотря на все старания Департамента комплектовать корпус безупречными в нравственном отношении офицерами, качества, несовместимые с долгом службы, были представлены там достаточно широко. Думаю, особых изменений нет и поныне. На словах одно, а на деле… Низкие свойства падшей человеческой натуры можно обнаружить там так же легко, как и в любом другом нашем учреждении, тут уж ничего не попишешь: «все равны как на подбор» — это только в сказках бывает… По молодости с этим смириться довольно тяжело… Когда под знаменем забот для будущего России плетутся интриги, торжествует некомпетентность, процветает личная корысть вплоть до незаконного пользования казенными деньгами — можете себе представить? Тут уж, как говорится, взвоешь…

Было видно, что Жаркову нелегко даются эти слова. Он смотрел на стену, увешанную портретами выдающихся криминалистов, немигающим взглядом, перед которым, наверное, проносились эпизоды его прошлой службы.

— Буду честен, — он обернулся к Ардову и продолжил с некоторым напором, словно боялся остановиться на полуслове, — некоторое увлечение напитками горячительного свойства в знак неприятия такого положения дел достигло в какой-то момент с моей стороны, пожалуй, формы злоупотребления… — Докончив фразу, Жарков выдохнул, словно совершил важнейшее дело; и продолжил усталым, тихим голосом: — …словом, перевод в резерв для всех оказался лучшим решением.

— Если вы оставили эту службу, почему вас навещает полковник Брусникин? — не удержался Ардов от вопроса, который требовал разрешения.

— Несмотря на свой напыщенный и самодовольный вид, Брусникин один из немногих безусловно порядочных офицеров этого ведомства, истинно преданный службе.

— Но вы-то здесь при чем? — не унимался Илья Алексеевич. — Ведь не в крокет же он вас приходил звать сыграть?

— Вот, полюбуйтесь! — Жарков протянул сыщику брошюрку в синей обложке, которую все это время держал в руках — по всей видимости, он получил ее от Брусникина и не успел определить ей места.