Формула алхимика - Игорь Лебедев

Троекрутов сморщился как от зубной боли и обернулся в поисках защиты к фон Штайндлеру.

— Кто разрешил? — старший помощник тут же влез между начальником и газетным работником и принялся оттеснять. — По каком праву осматриваете?

— «Временные правила»[22] не возбраняют, — нагло ответил репортер, щелкая кнопками футляра «Дюшессы». — Преступление имеет общественную значимость.

Из лавки вывалилось еще несколько господ с фотокамерами в таких же клетчатых пиджаках:

— На какую сумму причинен ущерб?

— Застраховано ли имущество?

— Я щас покажу тебе «значимость», — подоспел Свинцов к козлобородому с «Дюшессой» и незаметно, но чувствительно ткнул его в бок. Тот ойкнул и ретировался, подав пример собратьям по ремеслу.

В лавке на покрытой темно-синими обоями стене красовалась сделанная белилами надпись — «Золото навозъ». Тут же валялись орудия преступления — опрокинутое ведро и малярная кисть-ручник, которые, видимо, привезли с собой налетчики. Пол был покрыт битьем: сорванные рекламные плакаты в изломанных рамах, разнесенные в щепки витрины, груды стекла, десятки бархатных футляров и обтянутых шелком подложек. Меж щепок и осколков поблескивали золотые перстни, браслеты и кулоны. Все это было обильно присыпано белым пеплом от магниевых факелов, которые успели здесь нажечь фотографы.

Спасский возился с треногой, на которую намеревался приладить видавший виды карповский «Рефлекс», прихваченный из участка по поручению Жаркова. Сам криминалист рылся в саквояже в поисках нужных инструментов.

Ардов задумчиво смотрел на надпись.

— Почему навоз-то? — подойдя, не удержался пристав.

— Наверное, призывают отказаться от материального? — предположил Илья Алексеевич.

— Революционеры? — встрепенулся Евсей Макарович. — Только этого не хватало. Уж лучше бы унесли что-нибудь. Оскар Вильгельмович, — обернулся он к Штайндлеру, который опрашивал расчесанного на пробор приказчика и еще двух посетителей, ставших невольными свидетелями, — что-нибудь унесли?

— Никак нет, ваше высокопревосходительство, — подскочил старший помощник. — Налетели, били молотками. Все повытряхивали, но ничего не взяли, ни единого колечка.

— Точно — революционеры, — Евсей Макарович почувствовал, что задыхается, и поспешил вон из лавки.

— Насмерть перепугали посетительницу, супругу статского советника Нагольного, — продолжил доклад старший помощник, пробираясь следом. — Хлопнулась в обморок.

Пристав остановился у выхода и оглядел зал.

— Где она?

— Увезли в Мариинскую больницу.

— Надо будет навестить, — поднял палец Евсей Макарович, как бы поручая помощнику не позабыть этого своего намерения, — засвидетельствовать, так сказать.

Придержав шашку, он стал перебираться через порог на свежий воздух.

— Нагольный — это ведь из Главного управления уделов?

— Так точно-с, — подтвердил фон Штайндлер и вышел следом.

— По запаху — свинцовые белила, — Жарков кивнул на белую лужу вокруг опрокинутого ведра, подойдя к Ардову. Только сейчас Илья Алексеевич приметил, что криминалист был хорошо подшофе, но держался стойко.

— Вы будете снимать отпечатки, Петр Палыч? — на всякий случай полюбопытствовал сыщик.

— Да какой в том прок? — неожиданно выпалил Жарков. — Это ж витрины, их только за сегодня сколько пальцев изъелозили! Тут не в отпечатках дело, — Петр Павлович сунул обратно в саквояж найденную было кисточку для снятия отпечатков и указал на стену с надписью. — Вот, полюбуйтесь! Вот это улика. О чем она говорит? Действовали дерзко, с умыслом, загодя все рассчитав.

Икнув, Жарков полез под черную накидку фотокамеры, одновременно нащупывая рукой рычаг наводки фокуса. Илья Алексеевич обернулся к приказчикам, с ужасом осматривавшим разгром из угла.

— Сколько их было?

Приказчики переглянулись.

— Трое!

Прилизанный для убедительности даже поднял растопыренную кисть с загнутым безымянным пальцем.

— Их кто-то спугнул?

Служители лавки опять переглянулись, вероятно имея привычку сверять ответы.

— Нет, сами ушли, как будто так и было задумано.

— Один так и сказал, — вступил свидетель, аккуратный толстячок с тросточкой.

— Как?

— Ну вот, сказал, дело сделано, разметали золотишко, как навоз по стойлу…

Второй свидетель, худой и повыше, поднял глаза к потолку и перекрестился:

— Господи, помилуй…

Раздался хлопок, а после — шипение. Помещение озарилось ярким светом, повалил белый дым. Это Спасский по приказу Жаркова зажег магниевый порошок для фотографической фиксации преступной надписи на стене.

Свидетели вздрогнули, приказчики прижались друг к другу. Ардов подошел ближе.

— Вы поняли, кто был главарем? — обратился он сразу ко всем.

— Виноват? — наклонил голову толстячок.

— Обычно в таких группах есть предводитель, — пояснил Ардов. — Он ведет себя увереннее прочих, и остальные как бы ждут от него указаний. Среди нападавших был такой?

Подумав, толстячок протянул:

— Пожалуй, был… — Он обернулся к приказчикам. — Верно ведь, господа? Скакал как кошка. Щуплый такой, невысокий.

Приказчики кивнули.

— Эту фразу, про навоз по стойлу, это он сказал?

— Нет, это другой, поздоровее был среди них.

— А щуплый надпись делал, — кивнул на стену второй свидетель.

— Что-нибудь необычное в нем было? — зацепился Илья Алексеевич.

— В перчатках был! — выпалил толстячок.

— Да они все в перчатках были! — уточнил длинный.

— Господа чины полиции! — раздался шершавый голос неприятного вкуса вроде пряного рассола. Присутствующие обернулись. У входа стоял среднего роста черноусый жандармский полковник в новом темно-синем мундире с выпушками красного цвета по обшлагам. За его спиной возвышались два рослых вахмистра. — Прошу оставить помещение, это дело имеет касательство до Третьего отделения Собственной Его Величества Канцелярии.[23]

Выходя, Илья Алексеевич приметил, как жандармский офицер едва заметно кивнул Жаркову. Впрочем, могло и показаться.

— Руки в перчатках — что бы это могло значить? — задался вопросом Ардов на обратном пути в участок. — Может, тоже химические ожоги? — он обернулся к Жаркову.