Формула алхимика - Игорь Лебедев

— При чем здесь ожоги, Илья Алексеевич?! — воскликнул криминалист в явном возбуждении — его уже давно переполняли неясные чувства. — Вы слышали, что Троекрутов сказал? Это же революционеры!

— Слава богу, ничего не украли, — как можно спокойнее проговорил Ардов, желая сбить воинственный настрой друга, — стало быть, наших забот дело не требует. А что до нового взгляда на золото, то тут действительно охранному отделению карты в руки — пусть покопают.

— Как вы не понимаете, что это звенья одной цепи! — забурлил Жарков, не желая принимать ироничный тон сыщика.

Илья Алексеевич даже растерялся: какую такую цепь нашел в этом ограблении Петр Павлович?

— Вы имеете в виду убийство Крючина? — сделал он попытку нащупать направление мысли.

— Какой еще Крючин! — опять воскликнул Жарков с преувеличенным чувством — он явно испытывал раздражение от того, что Илья Алексеевич никак не желал брать в толк единую картину надвигающейся опасности во всем ее опасном периметре.

— Эксперимент Горского угрожает спокойствию государства! Государства! Слышите? А вы с этим Кольчиным возитесь.

— Знаете, Петр Палыч, — аккуратно проговорил Илья Алексеевич, — я полагаю, у государства достаточно защитников и без нас. Кто бы о простом человеке позаботился.

Жарков метнул на сыщика огненный взгляд.

— Должен вам сказать, любезный Илья Алексеевич, что хотя вы человек и неглупый и даже имеете некоторые особые, так сказать, свойства, не всякому человеку присущие, но сами говорите сейчас как заправский революционер. Да, да! Именно так! Вы разве не видите, что творится?! — последние слова Петр Павлович уже кричал во все горло и даже брызгал слюной.

— Что? — не выдержал Ардов и тоже вскрикнул.

Прохожие с опаской поглядывали на спорщиков и старались их огибать, сходя с тротуара на мостовую.

— Революционеры творят свои непотребства средь бела дня, — Жарков принялся размахивать свободной рукой, что было уже вовсе ни в какие ворота, — на глазах у прохожих, едва не под окнами полиции! Городового оглушили-связали! Куда уж дальше? Неужто вам невдомек, что развал государства лишит благополучия представителей всех сословий, всех! В том числе и «простого человека», о счастии которого вы так печетесь?

— Революционеры, Петр Палыч, это по жандармской части. А у нас с вами — труп Крючина и фальшивомонетчики, — Илье Алексеевичу понадобилось усилие, чтобы не ответить в той же недопустимой манере. Впрочем, дискуссию следовало срочно сворачивать, чтобы не наговорить друг другу обидных вещей.

Ардов повертел головой и, увидав экипаж, окликнул извозчика.

— Да плюньте вы на этих фальшивомонетчиков, Илья Алексеевич! — не унимался Жарков. — Сами посудите: накануне денежной реформы — важнейшего преобразования в нашем укладе — вдруг кто-то заявляет, что золото утрачивает свою цену. Как вам такое? Это же крах! Полнейший крах всему государству!

— Прошу меня простить, Петр Павлович, — с показной сдержанностью ответил Ардов, — предоставлю вам продолжить спасение государства без моего участия, в компании с господином жандармом — кажется, вы с ним знакомы? Я же с вашего позволения продолжу поиски убийц Крючина — свой долг я вижу именно в этом.

Запрыгнув в подъехавший экипаж, Ардов коснулся котелка в знак прощания и решительным жестом поднял над головой складной верх коляски.

Жарков остался стоять с досадливым видом.

Перед глазами Ардова вертелись красные круги, а в голове стоял гул. Выходка Петра Павловича совершенно его разбила, доведя до полуобморочного состояния. Конечно, Илья Алексеевич делал скидку на особое состояние товарища, вызванное, надо полагать, дополнительной порцией желтоватой жидкости из эрленмейера, — в этом состоянии Жарков обыкновенно с особым энтузиазмом обличал пороки общества и наиболее вопиющие недостатки известных ему чинов полиции, а также провозглашал отдельные тезисы ни разу не оглашенной полностью концепции совершенствования общественного устройства, — но сегодняшняя эскапада с обвинением Ильи Алексеевича в революционных пристрастиях выходила за всякие рамки.

— Это уж просто кликушество! — сказал Ардов вслух и спрятал в жилет карманные часы, которые все это время держал у уха, — хрустальная мелодия успокаивала растрепанные чувства и приводила мысли в порядок.

Экипаж остановился. Илья Алексеевич выглянул из-под кожаного навеса, чтобы понять местоположение — он совершенно позабыл, куда велел себя доставить. Оказалось, извозчик привез его в Полторацкий переулок, к самому входу в «Вяземскую лавру» — целый квартал зловонных ночлежек, притонов и кабаков, где отчаянные людишки делили добычу, сбывали краденое, а нередко и расправлялись с капорниками[24] в назидание другим. Соваться в это средоточие распутства и гнили полиция избегала даже днем.

Отпустив извозчика, Илья Алексеевич постоял в нерешительности. Уже был вечер, накрапывал дождик. Он невольно припомнил, как в первые дни на службе околоточный надзиратель Свинцов учил его, каким образом преступники, желая оценить обстановку на улице, переговариваются друг с другом без привлечения внимания. «Для этого у них имеется „мухарта на блок“, — гудел Свинцов, — это навроде „пароля“ по-нашему. Подходит такой к брату-затырщику:[25] мол, славная погодка выдалась нынче, а тот ему эдак — „мо-о-окро“: стало быть, полная опасность, хапы[26] не будет…»

«Да уж, мокро…» — согласился Илья Алексеевич, поежился и двинулся под своды каменной арки. Тут же из темноты вынырнул обтрепанный оголец:

— Не желает барин марафету?[27]

Ардов показал молодому человеку карточку с изображением полной луны на красном небе. Это была благородная двадцатиочковая карта из колоды ханафуды,[28] которую Илья Алексеевич получил в подвале «Вяземской лавры» от одного знакомого после игры кой-кой[29] — на случай, если будет нужда сделать визит без предупреждения.

Увидав карту, мальчишка стер с лица нахальную ухмылочку и почтительным кивком пригласил господина за собой. В конце длинной желтой стены он шмыгнул за скрипучую дверку деревянной пристройки, внутри которой на груде тряпья дремал полуголый стремщик. Кивнув ему, парень взял с ящика тусклую керосинку и увлек Илью Алексеевича вниз по грязным ступеням. Исходив полдюжины подземных коридоров, путешественники наконец уперлись в подвальную дверь. На стук высунулось свирепое лицо со шрамом.