Как в первый раз - Дженнифер Доусон

Стараясь не смотреть ему в глаза, она негромко проговорила:

– Наш финал случился много лет назад.

– А я хочу доказать тебе, что ты ошибаешься. – Он снова взглянул на ее губы. – Видишь ли, Пен, я прекрасно знаю, что ты – мое слабое место. И знаю, что мы не сможем остановиться. И еще я знаю, что если возьму тебя прямо сейчас, то все закончится катастрофой.

Пенелопа повернула голову и посмотрела на свой дом.

– Все должно вернуться на свои места, Эван. Мы должны жить так, как жили все эти годы.

Он покачал головой.

– Не думаю, что это возможно.

– Похоже, ты все еще думаешь, что можешь все на свете. Но уверяю тебя, это не так.

Он криво усмехнулся.

– Пен, ты не понимаешь, что говоришь. Разумеется, мне известно, что я не всесилен. И уж над тобой-то я не властен. Но я знаю, что нас с тобой влечет друг к другу. И знаю, что так будет всегда.

Ей хотелось ему возразить, но она не имела ни малейшего желания вновь и вновь ворошить прошлое. И вообще, ей хотелось побыстрее оказаться дома.

– Пора прощаться, – сказала она.

Он немного помолчал.

– Что ж, приятных тебе снов, Пен.

– Тебе тоже, – ответила Пенелопа, уже направляясь к дому.

– О боже, Грейси, это потрясающе! – воскликнула Пенелопа, стоявшая посреди кондитерской. – Просто невероятно! Такая красота…

Грейси вытерла полотенцем руки и с широкой улыбкой объявила:

– Да, вышло даже лучше, чем я могла вообразить. Не могу поверить, что через несколько месяцев мы уже откроемся.

Вообще-то это место для Грейси нашла Пенелопа, но она никак не могла прийти в себя, увидев, как тут все преобразилось. Еще совсем недавно это было самое обычное помещение с высокими потолками и надежными перекрытиями, однако Грейси так его оформила, что теперь – с широкими деревянными половицами и винтажными лепными украшениями – кондитерская казалась ну прямо-таки парижской.

– Ты замечательно все устроила, – подытожила Пенелопа.

– Ох, если бы моя мама увидела меня сейчас, – со вздохом пробормотала Грейси, наморщив носик. – Хотя… Думаю, она бы начала ворчать, – мол, как жаль, что кондитерская находится в Чикаго, а не в Ривайвле.

– Скучаешь по дому? – спросила Пенелопа. Предполагалось, что они с Джеймсом будут делить свое время между Ривайвлом и Чикаго, но пока – из-за кондитерской и жесткого графика работы Джеймса – больше времени проводили тут.

Грейси сняла фартук, провела ладонью по обтягивавшим ее изумительные бедра джинсам и расправила на груди голубую футболку с надписью «Калифорнийская блондинка» – футболка очень шла к ее голубым глазам.

– Я скучаю по брату Сэму, но знаю, что кондитерская в Ривайвле находится в надежных руках Хармони. Я даже иногда думаю, что мне до нее далеко… – добавила Грейси со вздохом.

Пенелопа рассмеялась. Она всего лишь раз виделась с Хармони Джонс, но знала, что эта женщина с бледным личиком Эльфа и мелодичным голоском имела стальной характер.

– В этом я все-таки сомневаюсь, но уверена, что всегда хорошо иметь талантливых помощников.

– Да, конечно, – кивнула Грейси, взбивая свои кудряшки. – Ну что, готова?

Пенелопа очень удивилась, когда через несколько дней после того злополучного обеда Грейси позвонила и пригласила ее на ланч. Хотя Грейси ей всегда нравилась, они не очень-то много времени проводили вместе.

– Да, готова, а куда мы пойдем? – спросила Пенелопа. Кондитерская находилась в чикагском районе Ривер-Норт, а в этих местах выбор был огромный.

– Можно заглянуть в новое заведение на Уэллс, – ответила Грейси. – Я слышала, там подают крендель-бургер, от которого наступает оргазм.

Пенелопа снова рассмеялась.

– В таком случае – согласна.

– Вот и отлично. – Грейси подмигнула ей. – Хотя буду очень тебе благодарна, если ты не станешь говорить при Джеймсе, что я добровольно ходила пешком.

Некогда толстяк Джеймс Донован стал фанатиком физических упражнений, из-за чего Грейси не переставала его поддразнивать.

– Я сохраню твои тайны навсегда, – с улыбкой ответила Пенелопа.

Грейси на мгновение остановилась и, бросив на нее лукавый взгляд, заявила:

– А я – твои.

Пенелопа немного встревожилась, но тут Грейси заговорила о предстоящем благотворительном вечере, и они, весело болтая о вкусной выпечке и прочих замечательных вещах, неторопливо зашагали по улицам весеннего Чикаго.

Эван даже не посмотрел в меню – какой смысл? Шейн в некоторых случаях был человеком весьма консервативным, и когда бы братья ни встречались, собираясь отправиться на ланч, они всегда шли в одну и ту же закусочную с одним и тем же выбором блюд (Шейн заявлял, что таким образом поддерживает малый бизнес).

Пока они дожидались Джеймса, он внимательно осмотрел младшего брата, после чего сообщил:

– Выглядишь намного лучше.

– И чувствую себя лучше, – пробурчал Эван. Ему до сих пор приходилось прилагать немалые усилия, чтобы заставить себя утром выбраться из постели, но все же он делал это. И он снова начал выходить из дома, хотя от своего прежнего клуба пока что держался подальше. Ему не хотелось видеть своих друзей-футболистов, поэтому он бегал вдоль берега озера и даже начал посещать один старомодный спортзал. Если кто-то его там и узнавал, все деликатно молчали, так что Эван мог без помех провести часок-другой, до изнеможения колотя по боксерской груше, после чего уже был не в силах думать о футболе, о рухнувшей карьере и о Пенелопе.

– Маме звонил? – спросил Шейн и сделал глоток холодного чая.

– Да, папочка, – ответил Эван с некоторым раздражением. В детстве они с Шейном вечно ссорились и дрались, а Джеймс выступал миротворцем. Время и смерть отца все только ухудшили, потому что Шейн никак не мог понять, что его брат – уже далеко не ребенок. Да и Пенелопа думала о нем примерно так же…

В каком-то смысле Пенелопа и Шейн очень походили друг на друга. Разумеется, между ними никогда ничего не было, но это не мешало ему ревновать – ведь Шейн видел ее каждый день.

Шейн резко вскинул руку, прервав его размышления.

– Эй, обиделся, что ли? Я ведь просто спросил… В конце концов… Ты же несколько месяцев провел в пьяном угаре.

– Да, провел. – Эван взял меню и сделал вид, что изучает его. Но злость и досада заставили его добавить: – Еще назови меня «несчастьем семьи».

– Я этого не говорил, – возразил Шейн.

– Да и ни к чему, – проворчал Эван. – И так все ясно. – И не важно, что он, будучи профессиональным футболистом, зарабатывал миллионы – все равно всегда считался в своей семье паршивой овцой. Дикой, к тому же. Но эта роль нисколько его не смущала, когда у него был футбол, а сейчас…