Три этажа - Эшколь Нево

– Ну что, поехали? – спросила я, чтобы никто не успел отреагировать на мой вид (ведь Лири ничего не стоит ляпнуть: «Мама, какая ты нарядная!»). – Нет, мама Или обещала заехать за нами без четверти восемь! – сообщила мне дочь.

– Это идея Лири, – добавил Эвиатар, – не будить тебя, а позвонить ей. Как я понял, вы иногда выручаете друг друга.

– Выручаем, – согласилась я. – У нас дети ходят в одну и ту же школу и в тот же сад.

Мать Или (позор, я никак не запомню, как ее зовут! В телефоне она значится у меня как Или-мама, и в разговорах с ней я всячески изощряюсь, лишь бы не назвать ее по имени) позвонила и сказала, что ждет нас на улице. Я застегнула ранцы, и мы уже собрались выходить из дома, но тут Эвиатар воскликнул: «Эй, минутку, а попрощаться с дядей?» Мои дети подошли к нему и поцеловали его, каждый в свою щеку (в ту минуту я не обратила внимания на то, что Нимрод немного на него похож; я заметила это позже), и он их обнял. Как настоящий добрый дядюшка. «Андреа тоже хочет тебя обнять», – сказала Лири. Эвиатар ей подыграл: расставил руки пошире, как будто видел перед собой еще одну девочку, и сказал: «Хорошего тебе дня, Андреа».

♦

Когда я вернулась в квартиру, он стоял в дверях со спортивной сумкой в руке.

– И куда ты сейчас? – спросила я.

– Не знаю, – ответил он.

♦

Сколько отчаявшихся людей встречалось нам в жизни, Нета? Люди прячут свое отчаяние так искусно, что мы его просто не замечаем. Но отчаяние Эвиатара было абсолютно явным. Оно читалось в его бровях, в его опущенных плечах, в раскрытой ладони, которой он медленно и ритмично похлопывал себя по бедру.

– Ну хоть позавтракай, – сказала я.

Он поставил сумку на пол.

♦

Наш завтрак продолжался до полудня. Как ни удивительно, толковали мы в основном обо мне. На все мои попытки перевести разговор на положение, в котором он оказался, он отвечал: «Брось. Меньше знаешь, крепче спишь». Я откинулась на спинку стула и рассеянно тыкала вилкой в листик салата, оставшийся на тарелке. Потом он наклонился вперед и спрятал лицо в руках. Между пальцами проглянула седая щетина. Странно, подумала я, младший брат поседел раньше старшего. Так быть не должно.

Он задавал мне вопросы. Вопросы по существу. Давно никто мной так не интересовался, Нета. Так откровенно. Сначала умерла Номи, потом уехала ты, и не осталось никого, с кем можно поговорить по душам. Знаешь, иногда я целое утро мысленно разговариваю с вами обеими, отвечая то за Номи, то за тебя. Я настолько глубоко вживаюсь в ваши образы, что забываю, кто я такая. Недавно я слушала интервью с Полом Остером, и он рассказывал о том, что, пока он пишет, его персонажи с ним разговаривают, а порой и спорят. Я успокоилась: значит, не только я страдаю галлюцинациями.

Он (Эвиатар, а не Пол) спрашивал: «А что ты делаешь по утрам, после того, как проводишь детей? Не тяжело одной сидеть дома?»

Он спрашивал: «Как твоя мама?»

Он спрашивал: «Насчет Лири и этой… Андреа? Твоя дочь не слишком большая, чтобы иметь воображаемую подругу?»

Он задал мне еще много вопросов, каждый из которых бил в больную точку. Когда я отвечала, он не отводил от меня глаз. Не косился в свой мобильник, как это делает Асаф. Я ни разу не заметила, чтобы его лицо как бы закаменело – верный признак, что твой собеседник думает о своем. Мне казалось странным, что посреди того кошмара, который на него свалился, он был способен интересоваться мной, – как если бы приговоренный к казни по пути на электрический стул спросил, какая завтра будет погода. Я уже собиралась рассказать ему о совах, когда вдруг обнаружила, что уже половина первого, а я еще не приготовила обед и уже не успею это сделать, потому что мне пора ехать за детьми. Тогда он сказал: «Давай я разогрею шницели и приготовлю картофельное пюре. Они любят пюре?» – «Да», – ответила я, но не поднялась со стула. Я уже опаздывала, но мне хотелось еще хоть ненадолго задержать на себе его взгляд. Кажется, уже целую вечность никто не расспрашивал меня обо мне.

– А что сделать на десерт? – спросил он. – Может, фруктовый салат?

– Да, – ответила я, вставая. – По дороге загляну в овощной, куплю апельсины. Без апельсинов фруктовый салат слишком сухой.

– Точно, – согласился он. И он остался.

♦

Ты все еще сидишь на скамейке у себя в Мидлтауне? Или уже ушла читать лекцию, а письмо отложила на потом?

Знаешь, из всей нашей к вам поездки именно это впечатление врезалось мне в память сильнее всего. Я имею в виду твою лекцию. Я помню аудиторию и убранные под стекло афиши классических израильских фильмов (прямо напротив меня висела «Святая Клара» Ари Фольмана и Ори Сивана). Помню некоторых студентов (справа – девушку со слишком смелым вырезом; слева – двойника Джонатана Сафрана Фоера). Помню тебя. Я так гордилась тобой, Нета, что забыла про зависть. Не потому, что лекцию ты читала блестяще (ты действительно читала блестяще. Я видела все фильмы, которые ты приводила в качестве примеров, но никогда не анализировала их с точки зрения гендера, как это сделала ты). А потому, что ты вела себя не так, как другие.

Поясняю (помнишь кураторшу нашей параллели Ривку Губер с ее вечным: «Поясняю»?).

Все присутствующие в аудитории понимали: ты здесь не только для того, чтобы говорить, как поступает большинство лекторов, но и для того, чтобы слушать. Что тебе интересно мнение студентов. Но больше всего меня потрясло, когда я своими глазами увидела, как эти юные американцы постепенно освобождаются от своих подростковых комплексов и деланого равнодушия и постепенно начинают рассуждать о том, что их и правда волнует, а на самом деле – раскрывать свою душу; в этом возрасте связь между первым и вторым настолько прочна, что ее заметила даже я, человек случайный, не говоря уже о тебе; но ты и не подумала выпячивать перед всеми свою догадливость, выставлять ее напоказ, как это наверняка сделала бы я. Нет, ты продолжила лекцию, сплавив свои мысли с тем, что услышала от студентов, да так изящно (именно изящно – я не сразу подобрала подходящее слово), что в некоторые моменты мне начинало казаться, что я присутствую на уроке танцев. Интеллектуальных танцев – и ты в роли хореографа. Ты дала им прослушать «Змеиную кожу» в исполнении Эрана Цура – саундтрек к фильму «Шуру», и объяснила, что имел в виду поэт, написав: «Если бросишь меня на один день, на два дня я брошу тебя». И потом терпеливо беседовала со всеми, у кого еще остались к тебе вопросы. Включая ту зануду (в каждой группе студентов непременно есть своя зануда), которая просила объяснить ей все сначала.

На этой лекции раскрылись все твои лучшие качества. Харизма, острый ум, тонкий юмор, органичность…

И, в дополнение ко всему, внутреннее спокойствие. Безмятежное спокойствие женщины, сумевшей занять нужную клетку на шахматной доске существования.

♦

Вдруг до меня дошло, насколько моя хитрость шита белыми нитками: я стараюсь ублажить тебя комплиментами, чтобы тебе стало трудней меня критиковать, когда прочтешь продолжение.