Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

его «всегда понимал, прощал и проявлял заботу». Черчилль мучил себя напрасно. Памела не смогла бы обеспечить ему крепкий и надежный тыл. В 1902 году она выйдет замуж за Виктора Булвер-Литтона 2-го графа Литтона (1876–1947), доставив впоследствии своему супругу массу тревожных моментов. Несмотря на расставание, Черчилль продолжит общение с Памелой вплоть до глубокой старости{87}.

После Памелы внимание молодого парламентария привлекла американская актриса Этель Бэрримор (1879–1959). О их отношениях известно немного. Как утверждает сын нашего героя, Уинстон сделал ей предложение, но она тоже ответила отказом. Затем Черчилль решил создать семью с наследницей крупного состояния Мюриель Уилсон (1875–1964). Он также предложит ей стать его женой и также услышит отказ. Одной из возможных причин расставания исследователи называют сомнения мисс Уилсон в будущем жениха. Хотя не исключено, что она была просто не готова к серьезным отношениям, в которых на тот момент у нее не было потребности. Она выйдет замуж только в 1918 году, как выразился Черчилль, за «обыкновенного типа»[9]. Черчилль продолжит с ней общение, что вполне характерно для него: несмотря на свою занятость и эгоизм, он умел дружить, сохраняя длительные, многолетние отношения{88}.

В 1907 году на одном из званых обедов Черчилль познакомился с дочерью Асквита – Вайолет. В первой же беседе он сказал ей впоследствии ставшую знаменитой фразу: «Все мы черви, но мне хочется верить, что я светлячок». Несмотря на неприкрытое самомнение собеседника, молодая девушка была им зачарована, заметив вечером своему отцу: «Сегодня я первый раз в жизни увидела гения». На что услышала ироничный ответ: «Уинстон уж точно бы с тобой согласился»{89}. Из всех предыдущих женщин Вайолет понимала Черчилля лучше всего. Она ценила его ум, получала удовольствие от его монологов, восхищалась его личными качествами. Не исключено, что она была в него серьезно влюблена и согласилась бы стать его женой, если бы такое предложение поступило. Но в этот раз Черчилль предлагать руку и сердце не стал, предпочтя ограничиться дружескими отношениями. Возможно, и правильно. Ему была суждена другая леди.

В марте 1908 года Черчилль был приглашен на один из великосветских обедов. Тратить на него свое время он не хотел, приняв участие лишь после увещеваний со стороны Марша. Его соседками по столу оказались Флора Шоу (1852–1929), позиционировавшая себя, как видного эксперта в колониальной политике, и 22-летняя девушка Клементина Хозье. Она также могла пропустить этот обед, считая свой наряд вышедшим из моды, но без нее за столом оказалось бы тринадцать человек (скверная примета), поэтому ей пришлось приехать. Черчилль уже встречался однажды с мисс Хозье. В 1904 году на одном из приемов он сам обратил на нее внимание и даже попросил свою мать познакомить его с ней. После чего сам же все испортил. Вместо того чтобы завязать приятный диалог, он замешкался и уставился на собеседницу. Неловкую ситуацию разрешил один из кавалеров, пригласивший Клементину на танец. На этот раз – спустя почти четыре года – Черчилль не упустил свой шанс, предпочтя увлеченную беседу с Клементиной предметному разговору с Флорой Шоу о подходах решения колониальных проблем. В конце он спросил, читала ли она его книгу «Лорд Рандольф Черчилль», и узнав, что нет, пообещал прислать один экземпляр. Свое слово Черчилль не сдержал, чем произвел на девушку «дурное впечатление», хотя в целом она нашла его «очень интересным»{90}.

Несмотря на то, что обещание вылетело из головы Черчилля, саму Клементину он не забыл. После еще одной встречи, организованной не без участия леди Рандольф, между ними завязалась переписка. Черчилль писал ей, что считает «утешением и наслаждением – встретить столь умную и благородную молодую девушку». Он делился с ней последними новостями о своей политической деятельности, а также жаловался, что чувствует себя «одиноким созданием среди толпы». Раньше подобную откровенность Черчилль допускал только в переписке с матерью или Памелой.

В начале августа 1908 года Черчилль принял участие в свадьбе Джека и Гвенделин. После церемонии он с друзьями остановился у одного из кузенов. Ночью отопительная система дала сбой и начался пожар. Не дожидаясь приезда пожарных, Черчилль надел металлическую каску, пальто поверх пижамы и начал руководить тушением пожара и спасением ценностей. Когда он выносил из здания очередную пару бюстов, за ним рухнула крыша. Буквально мгновение, и он оказался бы погребен под ее обломками. Но подобные несчастья были не для него. Еще на Кубе он скрепил союз с удачей, и в критических обстоятельствах она ему не изменяла. Одним из первых, с кем Черчилль поделился подробностями пожара, была Клементина. С его слов, «пожар был великолепным развлечением» и «мы здорово повеселились».

Интересно, какое впечатление экстатический стиль Черчилля с его пренебрежением к опасностям произвел на девушку? Впоследствии ей придется неоднократно сталкиваться с таким отношением, далеко не всегда разделяя упоение и восторг. Сам ухажер, впечатленный то ли женитьбой Джека и недавними торжествами, то ли пожаром в доме кузена, счел, что пришло время переводить отношения на новый уровень и делать Клементине предложение. Для этого он пригласил возлюбленную в Бленхеймский дворец. «Мне так хочется показать тебе это удивительное место, – писал он ей. – В его прекрасных садах мы найдем много уголков, где сможем уединиться и обсудить все на свете». Также он упомянул о «странном и таинственном взгляде» мисс Хозье, секрет которого он «так и не может разгадать»{91}.

Для Черчилля это была уже четвертая попытка предложения руки и сердца. Предыдущие отказы не способствовали обретению уверенности. Но и без них обычно уверенный в своих силах политик на этот раз сильно нервничал. Он два дня водил Клементину по живописным просторам графства Оксфордшир, так и не решаясь сказать ей главное. На третьи сутки он повел гостью в расположенный рядом с дворцом розарий. Пошел дождь, вынудив молодых людей укрыться в каменной беседке – храме Дианы. Какое-то время они сидели молча. Клементина вспоминала, как она бросила взгляд вниз и, увидев ползущего жука, подумала про себя: «Если этот жук доползет до трещины, а Уинстон так и не сделает мне предложения, значит, он не сделает его никогда». Жук опоздал{92}.

Свадьбу решили справить в середине сентября. Учитывая, что отца Клементины к тому времени уже не было в живых, руки пришлось просить у ее матери леди Бланш Хозье (1852–1925). Черчилль подготовил ей письмо, в котором были следующие строки: «Я не богат и не слишком влиятелен, но я люблю вашу дочь и считаю это чувство достаточно сильным, чтобы взять на себя великую и священную ответственность о заботе над ней. Я считаю, что смогу сделать ее счастливой, дав ей необходимый статус и положение, достойные ее красоты и добродетелей». Письмо так отправлено и не было, а о своих намерениях он сообщил леди Бланш лично. Она согласилась выдать свою дочь за Черчилля. «Трудно сказать, кто из них влюблен больше, – заметила она невестке. – Зная характер Уинстона, думаю, что он. Весь мир наслышан о его великолепных умственных способностях, но какой он очаровательный и любящий в личной жизни». Леди Бланш была вообще благожелательно настроена к своему будущему зятю, считая его «мягким, добрым и очень нежным к тем, кого он любит». Уважение было взаимным. Черчилль будет ценить «храбрость, упорство, твердость и самоотречение», которые леди Бланш продемонстрировала, воспитывая одна четверых детей, и испытывать чувство гордости, что ее кровь течет в венах его собственных детей{93}.

За несколько дней до свадьбы Клементина стала сомневаться, правильно ли она поступает, выходя за Черчилля. Ее больше смущал не жених, а его самоотверженное служение обществу и страсть к персональным достижениям. Она смотрела в корень проблемы, которая на протяжении всех последующих лет совместной жизни будет бросать тень на их отношения. Черчилль