Пепел Анны - Эдуард Веркин

– Мне пора, – сказал я. – Нас сегодня в гости пригласили, отцовский коллега пригласил, я совсем забыл. Уже скоро…

– А озера? – спросила Анна. – Я посмотрю мотоцикл, я его починю, тут не очень далеко…

– Да нет, не получится, – я помотал головой. – Если мы не пойдем в гости, то люди обидятся.

– А завтра?

– Завтра можно. Я как раз хотел озера поглядеть…

Анна кивнула.

– Спасибо.

Я поднялся со стула. Луна заваливалась набок.

– Скажи маме Лусе, что у нее лучшие в мире креветки.

– Скажу.

Анна осталась сидеть и смотреть, но смотрела не в телескоп, а мимо.

Я вышел на улицу. Здесь такси меня, конечно, не караулило, но я решил добираться пешком – легко отыскал шпиль Хосе Марти и пошагал в его сторону. Обратно всегда короче. До площади Революции добрался за двадцать минут. Застал автобус с туристами, гид беседовал с охраной монумента, туристы послушно ждали, но, кажется, пускать их не собирались, вяло фотографировались на фоне железных героев и на фоне памятника. Я подошел, и меня сфотографировали, туристы были китайские и охотно снимались со мной, наверное, полагали, что я имел отношение. Или был похож. Или еще.

Я собрался перебраться на другую сторону площади, но китайцы заволновались и стали приглашать меня с собой. Отказывался вроде, однако неожиданно подумал, что это забавно – угодить в неожиданное путешествие в продолжение бестолкового дня. Я мог вполне отправиться в поездку на мотоцикле с герцогиней Анной, мог бы смотреть на озера, на фламинго и крокодилов в лучах заката, но вместо этого я затупил, а потом решил прокатиться с подвернувшимися китайцами. Забавно, но в итоге ничего забавного не получилось – китайцы велели ехать в сторону Малекона.

Рядом со мной на кресле устроился китаец лет двадцати, тощий, длинный и лохматый. Мы пробирались по Гаване, но он в окно не смотрел, уперся в свой планшет и двигал по экрану пальцем синие иероглифы. Я его спросил, что он думает по поводу фальсификации американцами лунного проекта, и указал на бледную луну над крышами. Китаец отчего-то перепугался, спрятал планшет и стал сидеть смирно.

Добравшись до набережной, китайцы дружно выгрузились на тротуар и принялись фоткаться, смеяться и восхищаться. Мой сосед выбрался на воздух, но держался поодаль от остальных и от меня и снова потихоньку полировал смартфон. Наверное, из провинции Чжоу. Мне стало скучно с китайцами, я ушел. Надо было уходить по тротуару у парапета, не вдоль домов, возле каждого подъезда мне предлагали «такси, чика, сигара», сильно надоели.

Вернулся в «Кастилью». На первом этаже было пусто, дымом пахло, сантехнический негр сидел на диване, ждал работы, полуспал. Я тоже отправился спать.

Пока я гулял, кондиционер выстудил номер до скрипа, пришлось отключить и залезть под покрывало. Сразу уснул, увидел два скучных сна, один про поезд, другой про ангину, наверное, от холода приснилось. Во всех маминых книгах герои видят сны со смыслом, но мне никогда сны со смыслом не снятся. Могу поспорить, в книге «Попутный пес» будут многочисленные сны со смыслом. Плечо замерзло, значит, зима.

Проснулся от стука. Родители. Довольные и счастливые, как восемнадцать лет назад. Спросили, чем я занимался, я рассказал: про телескоп, про китайцев, про мотоцикл сломался. Мама благосклонно покачала головой, отец одобрительно ухмыльнулся. Сказали, что идут в ресторан на пирсе и отказы не принимаются. А я и не думал.

Ходу с полкилометра по прямой.

Сегодняшний вечер в старой Гаване никак от предыдущего не отличался, разве что народу стало побольше, висели на всех приступках, завалинках, вокруг скамеек, да и просто на картонках. Болтали, смеялись. Кафе были забиты народом, посетители сидели и внутри, и снаружи. Отец снова впереди, мама рядом, взяла меня под ручку. Рассказывала про Лусию. Что она Лусию сто лет знает, очень хорошая семья, ее прапрадед подарил Симону Боливару саблю, а теперь эта сабля снова в семье Лусии, потому что Симон Боливар их родственник, между прочим. А Анна единственная Лусии внучка. Я сказал, что мне Анна очень нравится. Я сказал, что она на гитаре умеет и астрономией увлекается, смотрит на луну.

– Стоп! – сказал отец.

Мы остановились. Отец медленно посмотрел вправо и шагнул в переулок, соединяющий две параллельные улицы.

– Миша, прекрати! – потребовала мама.

Но отец был неумолим. Он достал из рюкзака пакет и теперь решительно направлялся в тень.

– Все места в ресторане займут! – попробовала еще мама.

Отец отмахнулся.

– Это бред, – сказала мама. – Мы приехали на две недели, а ты тут… Ты раньше не мог, что ли, их покормить?

Отец не слышал. Мы поплелись в переулок за ним.

Отец погрузил руку в пакет и вытащил слипшиеся полоски ветчины. Проходящий мимо кубинец виновато улыбнулся.

– Михаил, а тебе не кажется… – мать поглядела вслед кубинцу. – Что кормить ветчиной кошек здесь… Несколько…

Филологический транзистор в голове моей мамы на секунду замер в положении «0», «уродски» слишком энергично, «некомильфо» затасканно, «недопустимо» тоталитарно, но справился с нагрузкой.

– …Не очень уместно?

– Да все нормально, – отмахнулся отец. – Скоро они этой колбасой обожрутся, вот ты уж мне поверь… Я тут вчера приметил такую рыженькую… кис-кис-кис…

Отец принялся кискисать шипучее.

– По-испански верно говорить «мису-мису», – сказала мама.

– Предрассудки, – отмахнулся отец. – Какое еще «мису-мису». Кис-кис-кис!

Из-под закрытой черной двери показалась рыженькая и поспешила к отцу.

– Кушай! – умилительно сказал отец. – Кушай!

Отец бросил полоску на камни, рыженькая набросилась на ветчину. Отец одобрительно заурчал животом, словно это он есть хотел.

– Вот еще!

Отец подкинул рыженькой еще колбасы.

Великанова бы не одобрила, Великанова собачница, полагает, что кошки предали человека во время ледникового периода и предадут его вновь, по-кхмерски кошка «чма», вот правильное название.

– Я все-таки не могу понять…

Мама замолчала.

Отец вдруг замер и повернул голову. В конце улицы стоял человек-лестница с пакетом, и к этому человеку сбегались кошки.

– Конкурентос идут попятамос, – хмыкнул отец. – Так-так. Надо с ним серьезно поговорить.

– Это невыносимо, – сказала мама. – Пойдем, пусть он сам тут разбирается.

Я все думал – к чему это? Сесть в лужу близ библиотеки. На следующий день понял к чему.

Отец валялся на топчане под пальмой и спал. Я устроился рядом, зевнул. Толстый сантехнический негр помахал мне рукой, и я ему помахал, веселый негр. Сегодня он непонятно чем занимался, опять то ли строил душевую стену, то ли ломал.