Влюбленные лжецы - Ричард Йейтс

А этим утром Кэрол особенно радовалась возможности остаться с мужем наедине: накануне вечером она твердо решила объявить ему о желании уйти. Уж теперь-то он не сможет не согласиться, что у них ничего не получилось. Дочку Кэрол заберет с собой в Нью-Йорк, а когда устроится, найдет себе работу — секретарши, администратора или какую-нибудь еще — и будет строить жизнь самостоятельно. Конечно, они станут переписываться, и, когда его фулбрайтовский год закончится, они смогут… ну да, тогда они все хорошенько обдумают и вместе решат, как быть дальше.

Весь путь до «Клуба Питера Пэна», пока Кэти болтала, повиснув у нее на руке, и всю дорогу обратно, когда она возвращалась одна и могла прибавить шагу, Кэрол шепотом репетировала свою роль. Но когда пришло время все громко высказать Уоррену, «сцена» оказалась совсем не такой трудной, как она опасалась. Похоже, Уоррен даже не слишком удивился, во всяком случае не настолько, чтобы отговаривать ее.

— Ну, ладно, — с хмурым видом твердил он, даже не глядя в ее сторону. — Ладно…

Вскоре он задал вопрос, который мучил и ее саму:

— А как мы объясним Джудит?

— Знаешь, я тоже об этом думала, — ответила Кэрол. — Как-то неловко говорить ей правду. Может, просто скажем, что у меня заболел родственник и поэтому мне с дочкой пришлось срочно вернуться домой?

— Да, но твоя семья — это и ее семья.

— Глупости. Да, мой отец приходится ей братом, но ведь он уже умер. А мать она даже ни разу не видела: мои родители развелись много лет назад. Других связей — ну, сам понимаешь, каналов, по которым она могла бы что-то выведать, — просто нет. Откуда ей узнать?

Уоррен задумался.

— Ладно, но объясняться с ней будешь сама, — в конце концов согласился он.

— Ну конечно, если только ты не возражаешь.

Так все и решилось — и по поводу того, что сказать Джудит, и относительно их расставания. Но позже вечером Уоррен долго сидел, глядя на розовато-голубое свечение керамических «углей» в их газовом камине, а затем наконец произнес:

— Послушай, Кэрол…

— Да? — Она как раз стелила себе на диване, собираясь спать одна.

— А какой он, твой мужчина?

— Что ты имеешь в виду? Какой еще мой мужчина?

— Ну, тот, которого ты надеешься встретить в Нью-Йорке. Я, конечно, понимаю, он в десять раз лучше меня и, разумеется, в сто раз богаче, и все-таки, каким ты его себе представляешь? Как он должен выглядеть?

— И слышать не хочу весь этот вздор.

— Ладно, но ты только скажи, как, по-твоему, он должен выглядеть?

— Не знаю, — раздраженно ответила Кэрол. — Наверно, как долларовая банкнота.

Менее чем за неделю до отплытия корабля, на котором Кэрол с дочкой должны были отбыть в Нью-Йорк, в «Клубе Питера Пэна» устроили праздник по случаю дня рождения Кэти. Ей исполнялось три года — прекрасный повод угостить всех детей мороженым и пирогом к «чаю», в дополнение к обычной детсадовской еде, которая состояла из бутерброда с мясным паштетом, булочки с джемом и стакана яркой жидкости — английского эквивалента напитка, известного в Америке как «Кул-Эйд». Уоррен и Кэрол стояли вместе, но чуть поодаль и, глядя на счастливую дочурку, улыбались, словно обещая ей, что так или иначе они навсегда останутся ее родителями.

— Получается, мистер Мэтьюз, что вы на время остаетесь один? — посочувствовала Марджори Блейн, директор детского сада, ухоженная, элегантная женщина лет сорока, заядлая курильщица, давно разведенная, и Уоррен несколько раз отмечал, что она еще, в общем, ничего себе. — Обязательно загляните в наш паб, — добавила она. — «Финчиз», на Фулэм-роуд, знаете такой? Бар там, может, и не слишком хороший, зато много приятных людей.

И он пообещал, что непременно зайдет.

Затем настал день отъезда, и Уоррен проводил жену с дочкой до вокзала, откуда уходил поезд, доставлявший пассажиров к самому терминалу.

— А папа с нами не едет? — испуганно спросила Кэти.

— Не волнуйся, моя дорогая, — успокоила ее Кэрол. — Сейчас папочка останется здесь, но ты очень скоро снова увидишься с ним. — И они поспешили смешаться с толпой отбывающих.

На детском празднике в честь дня ее рождения Кэти получила среди подарков картонную музыкальную шкатулку, на которой была нарисована веселая желтая уточка и написано поздравление с днем рождения. Сбоку имелась маленькая ручка, и, когда ее вращали, шкатулка вызванивала мелодию песенки — поздравления с днем рождения. Вернувшись вечером к себе в квартиру, Уоррен обнаружил этот подарок среди других забытых в Лондоне дешевых игрушек, которые теперь одиноко валялись на полу под опустевшей кроваткой Кэти. Сидя за письменным столом, он потягивал виски, то и дело опуская бокал прямо на сваленные как попало бумаги и книги, и снова и снова слушал незамысловатую песенку, вращая ручку, как и положено, по часовой стрелке, а затем, повинуясь какому-то интуитивному, совсем детскому желанию посмотреть, что получится, повернул ручку в обратном направлении, и песенка медленно заиграла задом наперед. Однако, начав вращать ручку против часовой стрелки, Уоррен вдруг обнаружил, что не может или не хочет остановиться: в этой негромкой, невнятной и несуразной мелодии воплотились все утраты и все одиночество его мира.

Тум ти тум та та-та…

Тум ти тум та та-та…

Высокий и худощавый, он всегда прекрасно понимал, как нескладно смотрится со стороны, даже когда находится в комнате один и никто не видит его. И вот теперь вся его жизнь свелась к тому, чтобы в одиночестве валять дурака в трех тысячах миль от дома, играя с картонной игрушкой. Шел март 1953 года, и ему исполнилось двадцать семь лет.

— Ах ты бедняжка! — пожалела его Джудит, когда утром спустилась принимать ванну. — Так печально застать тебя совсем одного. Ты, наверное, по ним очень скучаешь.

— Наверное, да, хотя эта разлука всего лишь на несколько месяцев.

— Но это так ужасно! Неужели нет совсем никого, кто смог бы, ну, составить тебе компанию, что ли? Неужели вы с Кэрол так ни с кем и не познакомились тут?

— Да нет, мы, конечно, кое с кем познакомились, — ответил Уоррен, — но среди них нет никого, с кем мне хотелось бы… ну, короче, никого, с кем хотелось бы общаться… ну, в этом роде.

— Тогда почему бы тебе не отправиться на поиски новых друзей?

Наступил апрель, и Джудит, как всегда, перебралась в свой загородный дом в Суссексе, где намеревалась прожить до сентября. Уоррену она пояснила, что собирается время от времени наезжать на несколько дней в Лондон, однако тут же прибавила:

— Ты не беспокойся: обещаю непременно звонить заранее, прежде чем снова, так сказать, свалиться на голову.

Так вот Уоррен и остался совсем один. Однажды вечером он отправился в бар «Финчиз», влекомый туда неясной надеждой склонить Марджори Блейн зайти к нему, после чего он переспал бы с ней в их с Кэрол постели. Хотя в баре было полно народу, он застал ее там сидящей в одиночестве, и при этом она выглядела совсем немолодой и захмелевшей от выпитого.