Смерть на голубятне или Дым без огня - Анна Смерчек

все их мысли были, очевидно, заняты исчезновением Катерины Власьевны, и подобные расспросы могли показаться им неуместными, а то и подозрительными. А в этом деле, как и говорил Сладков, была потребна деликатность. Интересно, откуда газетчик взял, что французский художник талантлив, если о нем ничего не известно и работ его никто оценить покамест не имел возможности? Что если это какой-нибудь бездарный выскочка, потому Добытковы и не знакомят его ни с кем? Однако же аванс за расследование личности живописца был уже получен, так что отступаться было нельзя. Впрочем, Иван Никитич скоро признался себе, что ему самому более интересна сейчас судьба спешно покинувшей дом состоятельной женщины, не оставившей себе никакого имущества.

Иван Никитич вздохнул, покачался на стуле. Если отбросить все «вокруг да около» и принять версию о том, что Карпухин узнал что-то постыдное о Добытковой и шантажировал ее, то можно нарисовать себе и такую картину: купчиха приходит к шантажисту и вместо того, чтобы передать ему деньги за молчание, сталкивает его с голубятни. Испугавшись того, что натворила, она бежит из города. Но нет, не складывается. Ведь документы о передаче наследства она подготовила заранее. На составление таких бумаг, надо полагать, изрядное время требуется.

Вдруг сзади скрипнула дверь. Купря обернулся, но дверной проем зиял пустотой. Тут только он вдруг заметил, что и снаружи дом давно уже окутала тишина и темнота: на городок опустилась глухая ночь. Ивану Никитичу на миг показалось, что за окном кто-то есть, стоит во мраке и наблюдает за писателем, разглядывающим под лампой украденный у Карпухина конверт. Что если голубятник был убит, и душегуб рыщет теперь вокруг? Что если на разорванном листе были и впрямь какие-то важные сведения, и убийца, обнаружив у себя только половину письма, вознамерился найти его оставшуюся часть? Вдруг быстрая тень метнулась к писателю, что-то взмыло вверх и приземлилось на стол перед ним. Иван Никитич вздрогнул, отшатнулся, вскрикнул от испуга.

– Фух! Это ты! Ах разбойник! – тяжело дыша, проговорил он, увидев перед собой рыжего кота. Его еще маленьким пушистым котенком подарил Ивану Никитичу Лев Аркадьевич1. В честь доктора он был назван Левкой и вел образ жизни, который, без сомнения, одобрил бы его бывший хозяин: кот проводил много времени на воздухе, нагружая себя физическими упражнениями.

– Вот ты черт какой! Так напугал! Разве можно так подкрадываться? Хоть бы лапами потопал для приличия!

Кот прошелся кругом по столу, гордо подняв хвост, уселся и принялся вылизывать хвост.

– Пес-то наш стар уже, да и не привык к жизни в деревне. Будет ли охранять, если кто решит в дом залезть? – посетовал вслух Иван Никитич. Кот не обратил на его слова ни малейшего внимания, не спеша работая розовым языком. Впрочем, коты никогда не снисходят до разговоров о собаках.

– Нет тебе никакого дела, Левка, до моих тревог! – покачал головой Иван Никитич, в целом несколько успокоенный безмятежностью кота. Был бы рядом кто чужой, зверь почуял бы его и насторожился. Да и что за фантазии? Нужно выкинуть голубятника с его письмами из головы и завтра же заняться сбором сведений о французском художнике. Это тема приятная и безопасная. А Карпухиным пускай занимается полиция.

На утро от ночных опасений не осталось и следа. Денек выдался на удивление теплый, солнечный и безветренный. Над садом плыл запах спелых яблок, на веранде уже блестел самовар. Глаша раскладывала по тарелкам кашу и ягоды. Лидушка качала на руках Лизоньку, Соня бегала по двору, не давая покоя старому псу. За чаем, отправляя в рот ложку крыжовенного варенья, Иван Никитич вспомнил давешний вопрос кухарки: был бы он доволен, если бы Лидия Прокофьевна вела дела, скажем, какой-нибудь фабрики. Сейчас за столом, видя, как жена сосредоточенно занята детьми, Иван Никитич нашел эту мысль особенно забавной.

– А что, Лидушка, могла бы ты управляться не только с нашим хозяйством, но и с каким-нибудь делом: с лавкой или фабрикой?

Лидия Прокофьевна посмотрела на мужа серьезно:

– Уж не собрался ли ты, Ваня, оставить писательство?

– Пожалуй, нет. Но я ведь о тебе спрашиваю.

– Это хорошо, а то я на минуту представила себе, что ты решил в отсутствии вдохновения открыть писчебумажную лавку.

– А если бы и решил? Что тогда?

– Ну, тогда пришлось бы брать няню к девочкам, а мне заниматься делами.

– Полагаешь, я не преуспел бы?

Лидия Прокофьевна с минуту молча смотрела на Ивана Никитича, потом передала Лизоньку Глаше, сложила руки на коленях и обратилась к мужу с рядом вопросов:

– Скажи, Ванечка, а знаешь ли ты в каком шкафу у нас хранятся запасы бумаги и чернил для твоей работы? А сколько стоит пачка бумаги и на какой именно ты больше всего любишь писать? А в те месяцы, когда гонорар тебе задерживают, какую тогда приходится покупать? Сколько осталось от вчерашнего аванса, выплаченного тебе газетчиком Петром Анисимовичем после уплаты долга в мясной и бакалейной лавке?

Вопросы со всей вероятностью продолжили бы сыпаться на Ивана Никитича, если бы он не поднял кверху обе ладони, показывая, что сдается. И хотя на лице его все еще сохранялась улыбка, в мыслях он уже сделал удивительное и, надо признать, обескуражившее его открытие: Лидушка вот так же – не поднимая голоса и как будто даже не прилагая особенного труда – справилась бы и с лавкой, и с фабрикой. Все было бы у нее заранее продумано, каждой вещи она знала бы место, и каждая копеечка была бы учтена. А вот сам он… Да, вот тут и таилось огорчительное откровение: сам он и в своем доме часто не мог найти перчаток или сахару, журнал или халат, чей-то адрес или собственный зонт.

«Как же при всем этом я мог сомневаться в том, что женщина способна вести дела самостоятельно? – удивился Иван Никитич и спохватился: – Да нет же, это кухарка ругала купчиху Добыткову за вздорный нрав. А я-то как раз возражал».

Рассеянно допив чай, Иван Никитич объявил, что отправляется в гости к местному художнику.

– Мне издатель поручил узнать, не принимает ли он заказы на иллюстрации к произведениям писателей, – соврал он зачем-то. – Заодно и картины его посмотрю. А что, Лидушка, не купить ли нам у него картину для украшения дома?

– Если картина хороша, и если ты получишь еще гонорар за какое-нибудь свое произведение, пусть опубликованное и без иллюстраций… – не стала отказывать Лидия Прокофьевна, забирая Лизоньку из рук горничной, чтобы та могла собрать со стола посуду. Иван Никитич вздохнул и пошел к дверям. Эх,