Шрамы как крылья - Эрин Стюарт

Ее увидели все. Увидел и мой сосед. Его рука повисла в воздухе на полпути к моей, словно кто-то нажал на паузу. Жаль, что это не так. Тогда, быть может, получилось бы отмотать назад.

Вместо моей руки парень хватается за руку своей соседки; к несчастью, ею оказывается Кензи – девушка, о которой меня предупреждала Пайпер. Она поворачивает ко мне свое худое лицо с вечно кислым выражением и смотрит прямо на мою повисшую в воздухе кисть.

– Ты должен взять ее за руку, – говорит она моему соседу. – Плохая примета, если круг не замкнется.

Парень переводит взгляд с меня на Кензи, потом на Тони и вновь на мою руку. У меня по шее бегут мурашки, и я чешу ее, частично желая облегчить зуд, частично – занять чем-нибудь мою позорную клешню.

– Да ладно, все равно мне немного больно, когда берутся за мою левую руку, – говорю я и сую свой придаток-мутант в карман джинсов.

Облегченно вздохнув, парень опускает руку. Волна рукопожатий продолжается, а я опускаю взгляд в пол.

– Закрой глаза, – шепчет мне Асад.

Я так и делаю, но слегка приоткрываю один глаз, когда наш хоровод трогается с места. Ведет его парень в черном, а в центре хоровода оказывается девушка, миниатюрная и хорошенькая, словно куколка. Одна из подружек Кензи. Когда настает моя очередь говорить, я бормочу какую-то чушь о ее классной стрижке.

Только думаю я не о ее волосах. И даже не о пустоте слева от меня – там, где идет парень, так и не взявший меня за руку.

Я думаю о смуглом парне справа, который не побоялся это сделать.

Я мысленно ругаю Пайпер – не брякни она о пикантных подробностях, я бы и думать ни о чем таком не стала. И именно поэтому я и не призналась ей, что речь шла об Асаде. Она бы раздула из мухи слона, хотя тут и говорить-то не о чем: парни тоже входят в «Список вещей, исчезнувших в огне».

Десятиклассник Джош, с которым я встречалась в прежней жизни, стал моим последним парнем. Мы обнимались в коридорах, долго болтали по телефону вечерами и однажды даже поцеловались под трибунами после футбольного матча. Это неловкое касание губ и языков со вкусом слюны и жевательной резинки стало моим первым и последним поцелуем, поэтому мой разум снисходительно признал его романтичным – ведь в нем присутствовало и возбуждение, и осенняя прохлада, и соприкосновение тел.

Джош приходил навестить меня в больнице, но я запретила пускать его. Мне хотелось помнить, как он смотрел на меня до пожара – тем вечером под трибунами, когда я прятала нервную улыбку за волосами, а он убрал их и склонился ко мне с затуманившимся взглядом.

Огонь пощадил мою память, и я храню в ней расплывчатое воспоминание о том дне, когда парень смотрел на меня как на девушку, которую мог бы полюбить.

Остается лишь вспоминать – ведь парни больше обо мне так не думают.

Впрочем, я тоже не думаю о них.

Однако я украдкой бросаю взгляд на пальцы Асада, переплетенные с моими – морщинистыми, торчащими из компрессионного белья. Когда мы открываем глаза, он выпускает мою ладонь. Я смотрю в сторону, надеясь, что никто не видел, как я пялилась на наши руки.

Тони разделяет нас на две группы: актеров и рабочих; я сажусь по-турецки рядом с Асадом на деревянный пол и жду указаний, как стать «Самым лучшим рабочим сцены в истории этого театра». Асад ложится на спину, опираясь на локти и вытянув ноги вперед.

– Итак, Ава Ли, Пайпер сказала, что в прежней своей школе ты тоже ходила в театральный кружок.

– Не совсем так. – Мне хочется спросить, почему он и Пайпер говорили обо мне, но вместо этого я киваю на актеров, сгрудившихся вокруг списка ролей. – Я жила театром, была одной из них.

Кензи подпрыгивает и обнимает девушку из круга, громко визжа о том, что ей досталась роль Дороти. Меня гложет зависть – мы с друзьями тоже так делали.

– Тогда почему бы тебе не пойти к актерам?

– Шутишь? – Я смеюсь.

Асад недоуменно хмурится, и я показываю на свое лицо. Он садится и вглядывается в него.

Справа от меня две девушки пихают друг друга локтями и кивают на парня, который открыто рассматривает Обгоревшую.

– Откуда они?

– Мои шрамы?

– Да.

Девушки глазеют, дожидаясь моего ответа, и я вспоминаю Пайпер, которой было бы наплевать, что на нее кто-то смотрит или не взял за руку в круге стыда. Она бы сказала что-нибудь эпатажное и забавное, отчего все сразу же забыли бы и об инвалидном кресле, и о ее ожогах. Нацепив жуткую улыбку, я наклоняюсь к Асаду и шепотом спрашиваю:

– «Хочешь знать, откуда у меня эти шрамы?»

Широко улыбнувшись, Асад делает большие глаза.

– Это же не цитата из фильма про Бэтмена?

– Строго говоря, я цитировала Джокера.

– Тогда, строго говоря, ты самая крутая девушка из всех, кого я знаю.

Я смотрю на сцену, стараясь не обращать внимания на трепет в груди. К счастью, в этот момент из-за кулис выходит парень в черном и все взгляды тотчас же устремляются к нему. Асад забывает про свой вопрос, да я и не собиралась отвечать на него, пока рядом торчат девчонки, готовые превратить мою трагедию в послеобеденную сплетню.

– Значит, вы хотите быть рабочими сцены? – обращается к нашей группке парень в черном. – Предупреждаю, вы не получите ни роз, ни аплодисментов. – Он умолкает и обводит нас внимательным взглядом. – Но без вас не будет и представления. Вы невидимые руки за сценой. – Он поднимает вверх стопку черных футболок. – Вообще-то ваша единственная цель – раствориться на фоне сцены. Вы сможете это сделать?

Я киваю. Уж это я точно могу.

По рукам идут черные футболки, все надевают их прямо поверх своей одежды. Я сую голову в футболку, надеясь, что все получится как надо. Но если что-то может пойти не так, то оно обязательно пойдет не так – моя голова попадает в рукав. В тихой панике я пытаюсь выбраться из синтетической темноты, но локоть не сгибается, как надо.

Асад со смехом предлагает помощь. Сдавшись, я опускаю руки и киваю.

Он расправляет футболку, и, когда моя голова проникает в ворот, бандана сползает. Жизнь всегда готова поставить тебя в унизительное положение.

Взгляд Асада падает на мою голову раньше, чем я успеваю прикрыть ее, и на миг его глаза расширяются. На месте длинных прямых каштановых волос, которые украшали мою голову до пожара, теперь виднеются лысые проплешины – там врачи брали кожу для пересадки на лицо. Часть фолликулов сгорела, а из тех, что уцелели, теперь растут грубые, курчавые волоски. Доктор Шарп убеждает меня, что это временно, но я не рассчитываю, что мои волосы когда-нибудь станут шикарными, как в рекламе шампуня.

Пятнистый скальп делает мой облик мумии еще более жутким, однако вместо того, чтобы убежать с криками ужаса, Асад поправляет мою бандану.