Одержимость справедливостью - Александр Эл

— Что это было? — опустился на стул Особист поставив себе на колени горячий чайник. Через секунду, через штаны припекло, и он опрокинул чайник на пол. Кипяток расплескался и залил плакат, который я недавно закончил и положил на пол для просушки. Три дня работы были угроблены.

— Ну, ладно, — сказал Димка, — я пошёл. Вам тут будет, чем без меня заниматься.

Позже узнали, что весь гнев полковник вывернул на того дежурного капитана, который жаловался, что ему не отдали честь. Именно его, полковник назвал интриганом. Мой план обломался, и теперь мне спать уже было некогда. Испорченный плакат должен был быть готов к понедельнику, к общему партийному собранию моего конвойного полка.

Утром в понедельник, за плакатом примчался замполит роты, чтобы заодно проверить его и если нужно исправить.

— Ты не забыл, что тебе выступать на собрании, с приветствием от молодых коммунистов? Речь приготовил?

— Так точно, приготовил.

Замполит ушёл, а Димка стоял, выпучив глаза.

— Ты, что ли коммунист?

— Да, я вступил в партию, — скромно ответил я.

— Когда же ты успел? А чего не похвастался? — глаза Димки казались испуганными.

Завидует гад. Сам, небось, не сообразил в партию вступить. А теперь уж не успеет. Вот так вот. Не всё тебе одному.

— А чего хвастаться, у каждого свои убеждения. Это же не новые сапоги, чтобы хвастаться.

— Ну, мы бы отметили, я бы тебя поздравил. Друзья всё-таки.

— Ну, как, как отметили бы? Водку что ли пить?

— Да, интересные у тебя убеждения, — вставил Особист.

— А что плохого, что я вступил в партию?

— Да нет, я не про это, — Особист смотрел прищурившись, как будто что-то знал.

От этого взгляда я на секунду запаниковал, но быстро взял себя в руки. Не мог он ничего знать. Я следил за языком и всегда был осторожен. А вот Димка, похоже, обиделся.

Глава-20 Он — начальник, ты — дурак

Наконец, Димка демобилизовался. Прошло это незаметно. Однажды попрощавшись, он просто перестал появляться в мастерской. Меня, почему-то никуда не вызывали, и должность начальника мастерской, не предлагали. Заподозрив, что могут назначить Особиста, я заволновался. Основание у него было одно, он служил на полгода дольше меня, и сейчас как бы была его очередь. Измучавшись неизвестностью, я сам пошёл в политотдел и сказал капитану, что хочу быть начальником. На что тот ответил, что не возражает.

Однако, поменять форму на милицейскую, не получалось. Как объяснил капитан, форма выдаётся на 2 года. Получалось, что мою, ношеную форму нужно кому-то отдать, или выбросить, и почему-то выдать мне новую, которую износить я просто не успел бы.

Оказалось, что и сержантом я тоже стать не смогу потому, что такого подразделения, как художественная мастерская в штате нет, что это условное название, придуманное политотделом для удобства. Соответственно, должности начальника мастерской в штате нет и быть не может. И это не должность, а тоже условное название. Поэтому Димка, так и оставался рядовым до самого своего дембеля.

Оказалось, что и пропуск для хождения в город, такой как был у Димки, с подписью генерала, мне тоже не дадут. Его оказывается дали потому, что поначалу в дивизии ни мастерской, ни материалов, ни толкового художника не было, а работы было много. Димка ходил в город и приносил оттуда готовый результат. Поэтому ему и выдали постоянный документ, чтобы сократить бюрократические проволочки. А когда при клубе организовали мастерскую наглядной агитации, и собрали вместе аж три художника, необходимость ходить в город, отпала. Про выданный пропуск, просто забыли, да и причины забирать, не было. Лишний проверенный порученец, никому не мешал. Претензий к Димке не было, он был дисциплинированным исполнительным солдатом и хорошим художником. Начальство доверяло ему, и он это ценил. Но вообще, случай — уникальный, ему просто повезло.

Информация накрыла, я с трудом её переваривал. Капитан насовал кучу мелких заданий, а я не слушал его, и в растерянности вышел из кабинета, не спросив разрешения. Капитан криком вернул меня, и привёл в чувство.

— Тебе ещё нужно постараться, чтобы тебе доверяли. А не выпрашивать привилегии. Не с того начинаешь, начальник мастерской.

Это был облом, даже членство в партии ничего не давало, кроме лишней головной боли. Замполит, наверное решил, что я теперь ему обязан и при каждой случайной встрече что-то требовал, и постоянно придумывал новые дурацкие задания.

К моему удивлению, с уходом Димки всё вокруг начало быстро меняться. Поначалу, вроде всё шло своим чередом. Я пришёл в мастерскую и сказал Особисту, что меня назначили начальником мастерской. Его реакция, мне не понравилась. Занятый своими делами, он даже головы не повернул. Лишь пробубнил,

— Ну да, ну да, — как будто не слышал, что я сказал.

— Не, «ну да», а так точно, — поправил его я.

— Ну, хорошо, хорошо, — он с удивлением уставился на меня. Наверное, ожидал, что назначат его.

Я решил не вступать в пререкания, зачем спорить с быдлом.

Странным было, что третьего художника долго не присылали, и всё приходилось делать вдвоём. Димка, оказывается, всё-таки что-то делал. Стало не хватать материалов, которые брать было неизвестно где. Я доложил капитану, что работать нечем. На что тот ответил, что я, не справляюсь со своими обязанностями. Стали возникать задержки с обновлением наглядной агитации, к которым поначалу относились с пониманием, но потом капитан сказал, что «плохому танцору и яйца мешают». Разжиться материалами, удалось в родном училище. Но в город отпускали, нехотя. Каждый раз нужно было просить капитана звонить замполиту роты, чтобы тот выписал увольнительную. А тот, каждый раз выговаривал мне своё недовольство, как будто ревновал. Потом, капитан из политотдела куда-то и вовсе исчез. Вскоре в мастерскую ворвался майор, тот, что раньше был дежурным капитаном, «Интриган», как его называл полковник. Поставив нас по стойке смирно, он требовал найти Димку. Услышав, что тот демобилизовался и теперь начальник мастерской я, он стал орать на меня, пообещав «выдавить этот гнойник!».

Замполит роты был возмущён тем, что я не отдал честь майору, и потребовал навести порядок, в моей прикроватной тумбочке. Когда я сказал, что майор придирается, что честь не отдать я не мог потому, что «к пустой голове руку не прикладывают», замполит ответил, что майоры не врут, врут только рядовые разгильдяи. Из-за тесноты в казарме, прикроватные тумбочки были на двоих. За порядком в моей тумбочке следил солдатик из моего призыва, я в неё почти не заглядывал, потому что все свои мелочи хранил в мастерской. Но он