Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

На Кавказе русские войска не имели надежных коммуникаций, не располагали (за исключением Дербента) опорными пунктами и не чувствовали себя в безопасности на дорогах и переправах; уступавший им по боевым качествам противник имел возможность легко уходить в горы и оттуда наносить удары. Флот же не обладал безопасными гаванями и оказался не в состоянии обеспечить снабжение армии. Фрукты, ягоды и овощи не могли заменить нормального армейского провианта, а заготовить его на месте и обеспечить содержание значительной по размерам полевой армии оказалось невозможно.

Трудно было определить и «неприятеля»: российская администрация впервые непосредственно столкнулась с дробностью местных этнических и политических структур, с каждой из которых надо было налаживать отношения, учитывая их взаимное соперничество. В этих условиях всякий более или менее самостоятельный «владелец» мог из принесшего присягу подданного обратиться в «изменника» — и при этом не чувствовать себя таковым перед лицом иноверной власти и по давней традиции фактического неподчинения шаху. Не случайно персидский «эхтима-девлет» в 1717 году отверг требование Волынского о возвращении купцам товаров с разбитых морем у берегов Дагестана кораблей — они считались законной добычей горцев.

Самым же страшным «неприятелем» для российских войск оказались непривычные природные условия и «вредительный» климат. Отступление победоносной армии совершалось отнюдь не «в добром здоровье», как сообщал император. Ничтожные боевые потери не шли в сравнение с уроном от болезней. На 14 октября в команде А.И. Румянцева скончались 125 человек; на 16 октября, в команде В.Я. Левашова — 250. Согласно рапортам от 16 октября бригадир И.Ф. Барятинский потерял 194 человека, Г.Д. Юсупов — 176, Ю.Ю. Трубецкой 22 октября доложил о смерти 199 человек. 25 октября 1722 года М.А. Матюшкин рапортовал, что по прибытии в Астрахань в его команде имеется 7023 здоровых и 2050 больных; в походе умерли 1294 человека и 127 бежали. У И.И. Дмитриева-Мамонова на 3121 здорового приходилось 188 больных, 303 умерших и 74 дезертира. К примеру, из вышедших в поход 1719 солдат и офицеров Преображенского полка умерли 138 и еще двое пропали без вести; таким образом, безвозвратные потери составили в полку 8% при отсутствии боевых действий. Всего же, согласно этим данным, пехотные части только умершими потеряли 2541 человека. Эти же рапорты извещали о наличии в общей сложности 3936 больных, многих из которых оставляли по дороге — в Дербенте, Терках, построенном у места высадки «транжаменте».

Положение конницы было не менее тяжелым. Царь приказал отдать драгунам в августе и сентябре две тысячи казачьих лошадей, но эта мера не помогла. Отправленный посуху в обратный путь с драгунами и казаками Г.С. Кропотов 8 октября доносил, что провианта на дорогу до Астрахани получил очень мало, лошади падают, а потому он вынужден по дороге оставить больных и часть амуниции в Курдюкове — казачьем городке на Тереке. 16 октября он сообщал Макарову, что еды осталось на сутки, а 19-го со стоянки на реке Куме — что «лошеди стали», а люди от голода «безвременно помрут», если провиант немедленно не будет доставлен. В декабре же вернувшиеся из похода кавалерийские полки насчитывали 6075 здоровых и 850 больных драгун и всего 956 лошадей; еще 588 драгун остались в гарнизонах кавказских крепостей. Наименьшие потери как будто понесли донские казаки: по недатированной ведомости они составили 47 человек убитыми и 32 умершими в пути.

Даже из этих отрывочных данных можно сделать вывод, что короткая экспедиция обошлась армии более чем в три тысячи умерших — с учетом того, что далеко не все из больных вернулись в строй; во всяком случае, именно на этот поход можно отнести большую часть умерших (а также «побитых», утонувших и без вести пропавших) в 1722 году во всех полевых и гарнизонных полках 5064 человека. 24 января 1723 года оставленный в качестве командующего Низовым корпусом Матюшкин рапортовал, что после ухода основных сил в его подчинении находилось 10 967 здоровых и 1896 больных солдат и офицеров, и просил как минимум трехтысячного пополнения.

Для эффективных действий необходимо было иметь на Каспийском море большее количество кораблей, строить крепости с пристанями и продовольственными складами и действовать не многотысячной армией, а отдельными отрядами одновременно в нескольких местах. Так отныне и будут поступать российские военачальники.

Персидский поход оказался слишком коротким и не оказал существенного влияния на трагические события в сердце державы Сефевидов. Иранская монархия стремительно рушилась — политика шаха-«дервиша» Султан-Хусейна привела страну к катастрофе.

За проведенной в 1698-1701 годах переписью населения и источников налогообложения (пашни, виноградники, сады, скот, ремесленные мастерские и пр.) последовал сбор недоимок за три предшествовавших года; кроме того, были введены новые налоги: за пользование водой, на расходы шахских сыновей, «шеш-динар» (шесть динаров) в пользу казны, — которые нещадно выбивались из населения. Обычной практикой было избиение палками, а когда это не помогало — выкалывали глаза, обрезали уши и носы. «Однако ж и сверх сего оклада управители обыкновенно вдвое или втрое кажной год собирают и по своим карманам делят…» — писал Волынский в 1717 году после ознакомления с состоянием финансов страны. Впрочем, местные ханы делили и то, что полагалось шаху, — забирали собранные деньги себе «в жалование» и не предоставляли отчетов о доходах и расходах, как это делал, например, бакинский султан, «посчитанный» после занятия города российской администрацией.

Шах проводил время в беседах с богословами, доверил дела придворным евнухам и царствовал, как писал в «Истории Петра» А.С. Пушкин, «изнеможенный вином и харемом». Дворцовые интриги, коррупция, борьба придворных группировок ослабляли центральную власть и, соответственно, усиливали позиции провинциальных ханов и вождей, в чьих руках оставалась львиная доля собранных средств. Ханы племен, владевшие на правах тиуля — временного и обусловленного службой держания — обширными земельными массивами, целыми округами и областями, стремились теперь превратить свои владения в собственность. В казне же не было средств даже на выплату жалованья войску. «Понеже ныне казенные палаты стали пусты, — отмечал Вольшскии, — и войскам платить нечем, того ради, как сказывают, что спасалар (главнокомандующий. — К.К.) который ныне в Тавризе, сколько ни навербует войску, то паки все разбегутца, оттого что жалования не дают». Разорение мелких хозяев вызвало скачок цен, а обнищание и озлобление крестьян и кочевников дало почву для охвативших страну мятежей.

По внушению шиитских богословов Султан-Хусейн отказался от политики веротерпимости, проводившейся при его предшественниках, и начал гонение на суннитов на Кавказе, в Курдистане, Афганистане и других областях. В Ширване (Северный Азербайджан) суннитские мечети осквернялись или обращались в конюшни, духовенство подвергалось казням. Преследования распространились и на «неправоверных» дервишей-суфиев, и на шиитские секты, вызывавшие подозрения у власти. Шахское правительство не без оснований опасалось, что распространенное на восточных и западных окраинах государства суннитство может стать знаменем для сепаратистских движений, что вскоре и случилось. Суннитское духовенство Азербайджана, Дагестана и Афганистана вдохновляло движения против шахской власти. Однако недовольно было и шиитское духовенство: доходы мечетей упали в результате введения нового налогового законодательства.