Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Несколько месяцев назад гилянская знать готова была на все, чтобы найти помощь против афганцев-завоевателей. Но со временем страхи поутихли — небольшое афганское войско было не в состоянии контролировать весь Иран. В занятом было им Казвине вспыхнуло восстание; захватчики были изгнаны с большими потерями, и завоеватель Ирана Махмуд в ярости велел казнить всех сефевидских принцев, что объективно укрепляло позиции Тахмаспа. В таких условиях рештский визирь и владетели Кескера и Астары стали созывать в столицу провинции «вооруженных персиан», что не могло остаться незамеченным.

Известие о занятии Решта «без великой противности» пришло в Петербург только в марте 1723 года. На радостях сам Петр I объявил о нем горожанам с яхты во время начала навигации; «счастливой приход» отмечался торжественным молебном в Троицкой церкви, артиллерийской пальбой и веселой гульбой государя в «вольном дому».

На месте же ситуация была совсем непраздничной. В конце февраля 1723 года Мамед Али-бек и ханы объявили Шилову, «что они не могут терпеть более пребывания его с войском в их земле, а в состоянии сами защищать себя от своих неприятелей, того ради и вышел бы сам, пока его к тому не понудят, на что требовали у него ответа». Боевой командир возразил, что не двинется с места «без именного его императорского величества указу», но предложил «сперва послать на судах в Дербент все тягости и по возвращении судов идти мне самому с войском», если приказ все-таки поступит.

Тем временем в Решт прибыл назначенный иранским послом в Петербург Измаил-бек. Шах и его министры согласились было принять помощь со стороны России и вести переговоры о вознаграждении, но очень скоро изменили позицию. В то время как Измаил-бек находился в Гиляне на российском корабле и ожидал отплытия русских судов, чтобы отправиться в Астрахань, к нему был прислан указ шаха, отменявший и посольство, и обращение за помощью к русским. Другое распоряжение предписывало рештскому визирю, а также кескерскому и астаринскому ханам собрать войска и принудить Шилова покинуть Гилян.

Положение вновь спас находчивый консул Аврамов. Он перехватил шахского курьера в одной из деревень на пути в Решт, зазвал в гости, узнал о полученных распоряжениях и угощал его, пока Шипов действовал: полковник написал капитану Соймонову об отзыве шахом своего посла и необходимости, пока Аврамов «удержал» гонца, как можно «скоряе вы-весть» посла и остерегаться подпускать к кораблям персидские лодки.

В результате этой дипломатической операции ни о чем не подозревавший Измаил-бек 17 марта 1723 года отправился на русских судах выполнять свою миссию под надзором Аврамова. 20 апреля капитан доложил Ф.М. Апраксину: 18 марта он «от Зинзилей пошел с 9-ю судами и в Астрахань сего апреля 15-го благополучно пришел. А в Гиляне оставлены гукор и эверс с морскими служителями». Вместе с послом отправился в путь и консул Аврамов — в мае он лично доложил царю о положении дел и отбыл обратно в Решт.

По пути в Астрахань Соймонов должен был вновь идти к устью Куры — царь Петр не оставлял намерений сделать это место центром всей «восточной коммерции». При обследовании устья Куры, докладывал капитан, «осматревал и протоку Куры-реки, которая впала в тот гавонь, нашел только оноя устьем мелкая, тако ж и места как на самом устье, так и по сторонам и вверх по протоке верст около 15 ниския и мокры, и лесу только что по берегам протоки, и местами по комышам ивняк». К донесению была приложена «Карта устьям реки Куры», которая, к сожалению, до сих пор не обнаружена. Проведенные съемки убедили Соймонова в том, что удобного места для гавани в устье Куры отыскать невозможно.

Оставшийся в Гиляне Шипов и не думал отправлять свою артиллерию — и оказался прав. 12 мая он доложил, что после отъезда посла визирь и ханы потребовали от него немедленно «выслать» войска под угрозой их «выбить», а «доброжелательных» к русским местных жителей стали арестовывать. Полковник отвечал, что отправляться ему не на чем — корабли ушли, выйти из Решта в Перибазар он тоже не может — у солдат нет палаток для полевого лагеря, а на угрозы заявил, что с теми, кто попытается их исполнить, будет «поступать как с неприятелем».

4 апреля переговоры закончились: «великое множество неприятелей» осадило «резиденцию» гарнизона, но она к тому времени была превращена в надежную крепость. Ночная вылазка трех рот закончилась разгромом толпы: больше тысячи человек, «отчасти на месте пред караван-сараем, отчасти на побеге, побито, и чрез несколько минут место сражения очистилось, а за бегущими чинена погоня по всем улицам города». Неудачей закончилось и нападение на русские суда в Энзелийском заливе — моряки капитан-лейтенанта Золотарева расстреляли поставленные «бунтовщиками» под руководством кескерского хана батареи и потопили их лодки.

Относительно легко одержав победу, небольшой отряд Шилова тем не менее оставался против намного превосходящих сил «неприятеля». Но Соймонов уже спешил обратно с подкреплением: Петр I повелел отправить в Гилян пополнение под началом бригадира Левашова[12], которому предстояло сменить Шилова на посту «главного командира».

При отправлении он получил инструкцию: в ней значилось, что по прибытии в Гилян командиру надлежало не только обеспечить порядок в занятой части Ирана, но и «приластить» афганского правителя Махмуда, чтобы тот «в турецкую протекцию себя не отдал». Левашов должен был послать новому шаху письмо, якобы от себя: поздравить с вступлением на престол, объяснить, что не собирается чинить ему «никаких непри-ятельств», и предложить направить к нему, Левашову, своего представителя «для лучшего содержания дружбы». Дружить предлагалось за счет иранцев, поскольку требовалось объяснить Махмуду: русские явились для получения законной «сатисфакции» и охраны прикаспийских территорий, «чтоб те народы (дагестанцы-«бунтовщики» Дауд-бека. — И. К.) или б кто другой из чужих, оными не овладели».

Эскадра капитана Мятлева вышла в море 20 апреля 1723 года с двумя тысячами солдат и офицеров и 24 орудиями на борту. Моряки, как и Сой-монов, имели задание обследовать устье Куры, поэтому добрались в Энзели только 28 мая. Левашов 9 июня рапортовал о прибытии войск на место, а через месяц уже подробно доложил о начале строительства крепости на Шемахинской дороге, несмотря на протесты визиря, и о своих первых впечатлениях о новообретенных подданных Российской империи.

Бригадир возмущался действиями визиря, который упорно не желал признавать новую политическую реальность и призывал жителей быть «верными шаху и бусурманской вере», отчего последние «канфузятца и в развращении еще великом». О местных обывателях Левашов отозвался критически: «Народ зело пустоголов, а наипаче лжив, однако, признава-етца, нас не так опасны, как своих боятся». Он видел, что затянувшееся безвластие стимулировало внутренние усобицы и обычную уголовщину, когда «партии» бродяг и прочих деклассированных личностей-«лотов» устраивали в Реште грабежи и убийства. Признавая, что «мы здесь ненавидимы», однако уже мог рассчитывать на «доброхотных» из местных жителей, которые предупреждали русских о намерениях своих противников.