300 спартанцев. Битва при Фермопилах - Виктор Поротников

Когда Леарх вернулся в покои Леотихида, там его ждала записка на табличке, покрытой воском. В этой записке Леотихид извещал Леарха, что неотложные дела вынудили его отправиться в герусию. Далее Леотихид писал, что он будет рад видеть Леарха в своем доме в любое время. Более того, Леарх может обладать Дамо когда и где захочет.

«Жизнь коротка, поэтому глупо отравлять ее никчемной ревностью!» — такими словами завершалась записка Леотихида.

Эта последняя фраза, записанная на воске, давала понять Леарху, что сегодняшняя бесстыдная прихоть Дамо на самом деле есть отражение главного жизненного правила Леотихида.

Спартанские феоры, вернувшиеся из Дельф, привезли такой угрожающий оракул, что эфоры немедленно собрали на заседание царей и старейшин, чтобы обсудить создавшееся положение и возможные печальные последствия в случае, если предсказание пифии сбудется.

Оракул, привезенный феорами, гласил:

Намек, прозвучавший в изречении пифии, был понятен всем собравшимся на заседание в герусии. Семь лет тому назад в Спарте были умерщвлены послы персидского царя, пришедшие требовать от спартанцев покорности. Символом покорности персы издревле считают землю и воду, которые они принимают от покоренных ими племен и хранят у себя. Небольшой сосуд с водой из любого местного источника и горсть земли со вспаханного поля, эти знаки означают для персов очень много. По персидским поверьям, все люди на земле были сотворены когда-то богами из земли и воды. Вручение персам земли и воды любым народом или племенем есть священный акт, это означает, что и местные боги переходят под власть высшего божества персов — Ахурамазды.

Помимо земли и воды персы также требуют от покоренных племен ежегодной дани лошадьми, скотом, зерном, лесом, золотом, серебром, драгоценными камнями… Это зависит от того, чем богата земля каждого из покоренных племен. Покоренные народы обязаны выставлять военные отряды по первому зову персидского царя.

Царю Клеомену показалось, что персидские послы держатся перед ним слишком вызывающе. Клеомен приказал бросить персов в колодец, сказав при этом с издевкой, мол, пусть они возьмут там землю и воду. Захлебнувшихся послов извлекли из колодца и ночью погребли где-то на окраине Спарты. Ныне никто из спартанцев не смог бы отыскать место захоронения Дариевых послов, поскольку слуги Клеомена, хоронившие персов, сами давно мертвы.

Первым взял слово старейшина Евриклид. Семь лет тому назад лишь у него одного хватило мужества открыто упрекнуть Клеомена в бессмысленной жестокости.

— Если бы вы все тогда поддержали меня, показав Клеомену свое единодушие, то царь не решился бы на такое злодеяние, — укорял Евриклид своих коллег-старейшин. — Но куда там! У нас ведь, как обычно, гнева смертного человека страшатся сильнее гнева богов. Всем кажется, что среди великого множества творимых по всему свету злодеяний именно наше святотатство каким-то образом окажется незамеченным бессмертными обитателями Олимпа. К тому же многим зачастую кажется, что у богов легче выпросить прощение, нежели у смертного правителя.

Где теперь грозный царь Клеомен? Где жестокие исполнители его воли? Все они давно пребывают в царстве мертвых! Нам же теперь придется расплачиваться и за святотатство Клеомена, и за свое малодушие. Какой карой нам грозит Аполлон, сын Зевса, мы пока не знаем. В одном можно не сомневаться: эта кара нами заслужена, ибо мы не остановили в свое время Клеомена, пожелавшего убить послов, неприкосновенных во все времена.

Старейшины подавленно молчали, им нечего было сказать в свое оправдание.

Старейшин попытался защитить Евксинефт:

— Уважаемый Евриклид, не все из твоих сограждан обладают такой крепостью характера, как у тебя, — сказал эфор-эпоним. — Не все из нас способны забыть про своих родных, про свое благополучие, про свою жизнь ради возражения взбалмошному царю, который все равно сделает по-своему. В конце концов, Клеомен сам погубил себя. И то, что многие из нас участвовали в заговоре против него, говорит о том, что наша робость перед ним была до поры до времени. Разве не так?

Евксинефт повернулся к старейшинам, словно ища у них поддержки.

Геронты одобрительно загалдели: они были согласны с эфором-эпонимом.

— В том-то и дело, что всех вас в первую очередь заботит собственное «я», а также всевозможные жизненные блага, — проворчал Евриклид. — Законность и справедливость соблюдаются вами, если это не вредит вашему благополучию. Я же считаю, что благополучие государства у всех нас должно быть на первом месте.

Кому-то из эфоров показалось подозрительным, что гнев богов за преступление Клеомена снизошел на спартанцев по прошествии столь долгого времени. Все это более походило на козни жрецов Дельфийского храма, которые были возмущены тем, что Клеомен в свое время сумел подкупить пифию, которая оболгала Демарата от имени Аполлона. Это открывшееся злодеяние Клеомена долго будоражило Дельфы.

— Не является ли нынешнее изречение пифии местью дельфийских жрецов спартанцам за то, что мы так и не вернули из изгнания Демарата, хотя на этом настаивали жрецы и власти Дельф, — высказал свое предположение эфор Архандр. — Не намекают ли тем самым дельфийские прорицатели, что избежать гнева богов можно, только исправляя свои прежние ошибки.

— Но в изречении пифии упоминаются незаконно умерщвленные мидийские послы, — заметил Евксинефт. — Про Демарата в оракуле нет ни слова.

— Персидских послов нам уже не воскресить, — стоял на своем Архандр. — Вернуть же в Спарту Демарата — дело вполне осуществимое. По-моему, жрецы не упомянули в своем оракуле про Демарата из опасения выдать свое расположение к этому человеку, тяжко пострадавшему по вине Клеомена. Ведь это обычный прием дельфийских прорицателей: начинать издалека, давать двоякие ответы, нагонять туману…

— Может, в Дельфах не желают, чтобы Спарта помогала родосцам освободиться от власти персов? — сделал предположение эфор Стафил.

— Может быть… — задумчиво проговорил Евксинефт. — Однако в оракуле сказано, что беды грозят Лакедемону не из-за родосцев, а за убийство персидских послов.

Царь Леонид предложил вновь отправить феоров за новым оракулом, но на этот раз в Олимпию.

— Гнев Аполлона и дельфийских жрецов против Спарты вполне объясним, — сказал Леонид. — Пусть по этому же поводу выскажется царь богов и отец Аполлона. Тогда многое прояснится, и мы сможем увереннее смотреть в будущее.

Эфоры и старейшины решили последовать совету Леонида, надеясь, что оракул Зевса Олимпийского окажется более милостив к Лакедемону.