Дальняя командировка - Фридрих Незнанский

Впрочем, девушек тоже недолго задерживали. Мен­там нравились сдвинутые столы, они балдели, когда доб­рых три десятка местных красоток, отобранных ими спе­циально и раздетых теперь догола, исполняли самые изощренные их фантазии, рыдая навзрыд, но не смея сопротивляться. Девок набрали много, на всех хватало, даже и не по одному разу. Особенно развеселились, ког­да узнали, что одна из них невеста и что на дискотеке она была вместе со своим женихом. Ну тут уж фантазия совсем разыгралась, и попробовать невесту захотел чуть ли не каждый второй. Верно говорят, что гуртом и батьку легче бить — такая вот философия...

Поразительно, но беспощадно насилуемые этими же­ребцами девицы умоляли своих мучителей пощадить хотя бы невесту. И ведь ее почти пощадили! Правда, трое особо ретивых стражей порядка не могли себе отказать в удовольствии, особенно старался сержант Малохоев, словно мстя за испытанные им недавно унижения, но всему приходит конец. Стащили девушку со стола, толк­нули к кучке ее одежды, валяющейся на полу, посмея­лись вволю, глядя, с каким трудом она одевается, и дали ей подзатыльник — вали отсюда и благодари, что жива осталась.

К концу ночи помещения, кроме «обезьянника» вни­зу, где осталось сидеть десятка полтора самых упертых, а также братков, которые верили, что пахан их не оставит, опустели. Листы с показаниями большой кипой принес­ли в кабинет к начальнику.

Подчиненные были еще возбуждены, и глаза у них блестели. Сам вдосталь оторвавшийся сегодня, подпол­ковник хорошо понимал их состояние.

— Рожи-то свои не открывали? — спросил на всякий случай.

— Никак нет, — ответил за всех самый крупный из них — Степан Малохоев. Ссадины на лице его еще не зажили, и он словно гордился теперь ими, щерясь в улыб­ке и открывая два золотых зуба по краям рта, сверкав­ших на верхней челюсти словно клыки.

— Смотрите мне! — строго погрозил им пальцем За­тырин. — Чтоб никаких жалоб не поступало! Всех пре­дупредили?

— А как же, даже расписки взяли, — подтвердил сер­жант. — Все как вы велели.

— Ладно, свободны, отдыхайте. А с теми, что за ре­шеткой, с утра разберемся.

Подполковник был уверен, что так и будет. А сам если и жалел теперь, так только о том, что не позвал сюда Люську — она бы именно сейчас очень помогла ему по­ставить на проведенной операции жирную точку. Ну нет так нет... Он все равно был удовлетворен.

... А вот майор Сенькин не испытывал в душе своей подобного удовлетворения. Он внимательно наблюдал за действиями омоновцев и видел, кого успели захватить в зале. Большинство оказалось как раз те, кто постоянно портил ему кровь. Но не все, далеко не все! Были и те, кого обошла карающая рука. И в условиях, когда повсе­местно вершится как бы правосудие, оставлять безнака­занными некоторых лиц не следовало.

Прихватив с собой пару сотрудников из опорного пункта, он сам пошел по домам, чтобы довершить нача­тое дело.

Кто ж откажется открывать дверь милиции? Тем бо­лее ему, участковому уполномоченному, которого знает весь район! И открывали на требовательный стук. Ибо уже какими-то путями узнавали, что творится в клубе и как там свирепствует областной ОМОН. Но те — чужие, а этот все-таки свой.

Претензии майора не отличались разнообразием. Он заявлял в присутствии явившихся с ним милиционеров, тоже известных в округе, что дочь указанного гражданина замечена в занятиях проституцией. И никакие крики и мольбы перепуганной девушки не могли поколебать жес­ткой уверенности участкового. Тут же составлялся акт, вы­писывалась квитанция, по которой преступница должна будет завтра явиться в опорный пункт, чтобы заплатить положенный штраф и получить официальное предупреж­дение об уголовной ответственности за свои деяния.

В отдельных домах штраф платили сразу, майор не возражал и степенным, уверенным шагом шел к дому своей следующей жертвы — уж он-то знал, где предпоч­тут заплатить ему без разговоров, нежели подвергать себя и свое дитя несмываемому позору...

Да оно, с одной стороны, и можно было бы понять. Имен­но к егерю иной раз наезжают всякие важные господа из области, а то и из самой Москвы, что позволяет этому Воробью, будь он трижды неладен, смотреть на окружа­ющих и тем более на власть свысока, не испытывая к последней должного уважения.

Его двадцатилетнюю дочь — рослую красавицу Нин­ку — хорошо знал Сенькин. Всем она нравилась майору, все он принимал бы в ней, кроме одного проклятого ка­чества, — подобно своему папаше, смотрела она на Сенькина свысока, как на ничтожное насекомое. Либо на пу­стое место. Вот ее-то и собирался теперь основательно прижучить Федот Егорович. А что? Забрать ее с собой, задержать временно, ну а там, в опорном пункте, вполне можно и договориться. Ежели она будет не против. А как она может быть против, если в его власти в таком свете выставить ее на всеобщее обозрение, что любая на все согласится, лишь бы дурной славы избежать. Какие у него аргументы? Да все те же.

Осечка вышла. Когда Сенькин постучал в дверь и потребовал, чтобы ему срочно открыли, голос егеря из- за двери сердито спросил:

— По какому делу?

— Претензии имеются, Тихон. К твоей Нинке!

— Слышь, Сенькин, а ты по какому праву законы нарушаешь? Я имею полное законное основание не от­крывать тебе дверь в ночное время. А если у тебя срочное дело, являйся утром, как положено, тогда и обсудим.

— Ты мне немедленно откроешь, законник, понима­ешь, твою мать! Не то прикажу двери взломать за непод­чинение!

— А ты ступай отсюда в клуб, Сенькин, где твои мер­завцы безобразят. Иди-иди, а то без тебя закончится! И тебе ничего не достанется! А дверь я тебе не открою. Сту­пай отсель!

— Так! — грозно заявил майор. — Ломайте, ребята!

В дверь тяжело ударили, — видно, хотели вынести ее плечами.

— Стойте! — закричал егерь. — Слушай меня, Сень­кин. И вы тоже слушайте. Вот передо мной две двуствол­ки. Двенадцатый и шестнадцатый калибр. И обе заряже­ны жаканами и картечью. Предупреждаю, тот, кто посме­ет взломать дверь и войти незаконным образом в част­ное владение, немедленно получит заряд в брюхо. Их у меня четыре, а вас трое, я видел. И гляди мне, Сенькин, ты теперь не только погонами своими рискуешь, но и всей твоей холуйской жизнью.

За дверью стояла тишина — наверняка раздумывали. И егерь закончил свой монолог:

— А вы, ребятки, не слушайте этого олуха, имейте собственные головы на плечах. Я так думаю, что вам еще придется хорошо ответить за те безобразия, которые нын­че творятся в городе. Ну а теперь давайте пробуйте взло­мать, коли есть охота и жизнью не дорожите!

И егерь защелкал, взводя курки ружей. За дверью ус­лышали. Потоптались и пошли по ступенькам вниз. Че­рез прикрытое шторой окно он увидел, как трое ментов удалились в сторону калитки и ушли со двора, не закрыв ее за собой.

Нинка сдавленно рыдала в углу. Тихон Платонович положил действительно заряженные ружья на стол, по­дошел к ней, ласково погладил по волосам и пробормо­тал: