Дальняя командировка - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
— Да-да, — кивал Грязное, — он пишет...
— На почте — представляете? — изымаются все письма и телеграммы, перлюстрируются и неугодные отправляются в корзинки для мусора. Люди могут звонить лишь по собственным мобильникам, если их еще не изъяли у хозяев...
— Неужели все до такой степени серьезно?
— Более чем... Нашу группу — еще двух женщин, прилетевших со мной, — вообще не хотели выпускать за пределы аэропорта. Мы устроили им форменный скандал, потребовали личного присутствия губернатора, которому мы все выскажем в лицо, после чего улетим — прямо на прием к президенту страны. Это испугало. Но за нами постоянно катались две машины с наблюдателями. Я даже не хочу описывать вам, Вячеслав Иванович, с какими трудами и хитростями мы, разделившись, каждая сама по себе, сумели проникнуть в этот Воздвиженск. А в первый день нас просто прятали у себя жители, чтобы представители власти не смогли арестовать и засадить в каталажку. А чего мы только не наслушались от людей, боже мой! — Любовь Андреевна, обхватив голову руками, качала ею. — Мы хотели записать, но поняли, что нам не позволят вывезти эту информацию. Вот только письмо и сумела спрятать, хотя эти мерзавцы уже руками ко мне лезли... Знаете, зачем я вам это рассказываю?
—Догадываюсь...
— Вряд ли! — отрезала она. — Вы что думаете, если в центральную печать до сих пор не просочились сведения об этой провинциальной трагедии, извините за высокий слог, то люди так ни о чем и не догадываются? Нет! Слухи сильней любой власти. И чего не хотят замечать у нас наверху, то скоро станет достоянием всей России. И не только! Есть и мировая общественность! Если ваш министр, который наверняка в курсе происходящего, не пожелает принять немедленные меры, мы способны его заставить это сделать! А чтобы у вас не возникло мысли, будто затевается какая-то провокация, я хочу оставить некоторые материалы, они, по-моему, смогут вызвать несомненный интерес. Это копии заявлений пострадавших и свидетелей еще первой стычки с милицией, которые мне были переданы уже здесь, в Москве, но, я уверена, местные органы не дадут хода этим документам. Ну а про слезные жалобы избитых и изнасилованных людей я уже вообще не говорю. Люди смертельно боятся, это помимо стыда и позора на свои головы, отказываются писать, а кто пишет, уже давно ни во что не верит. Формально, возможно, какую-то часть заявлений там и зарегистрировали, но рассматривать их никто не желает. То есть большего самочинства, дремучего самодурства даже представить себе невозможно!
Тимофеева раскраснелась, глаза ее пылали. Точнее, сверлили Грязнова как зрачки пистолетных стволов.
— Я бы, скорее всего, не пришла к вам, — сказала Тимофеева неожиданно усталым голосом, — если бы не Тихон Платонович... Он был так уверен в том, что вы им всем поможете, ну как... Не знаю, я, конечно, преувеличиваю, но он сказал это таким тоном, будто обращался за помощью к Господу Богу. Я понимаю, не самое удачное сравнение, но ведь другого у меня там как-то и не возникло, понимаете?
Грязное задумчиво и хмуро кивнул.
— И как же мы могли отказать ему? Вот поэтому... извините, если не по адресу...
— Ну что вы! А какой же еще нужен адрес?!
— Мало ли...
— Значит, городок на Каме... Не дойти ногами...
— Не достать руками... Это из фильма про детство Горького, помните?
— Ну а как же? Я там пять лет назад с друзьями отдыхал. Далеко-о-о... И вот на тебе! — тихий городок... Спасибо, что не сочли за труд... и это... поверили.
— Не стоит благодарности. Свою миссию по отношению к вам я выполнила. Вы поступайте как знаете, как сочтете нужным, а я, — она усмехнулась, — пойду все- таки своим путем. У нас сегодня в Доме журналистов пресс-конференция. Будет телевидение. Если захотите узнать подробности, в вечерних новостях наверняка покажут — по четвертому каналу. За остальные не ручаюсь, такова уж наша судьбинушка... Оставить сигаретку?
— Нет, спасибо. Вы мне лучше свои телефоны оставьте. Чтобы я мог позвонить... посоветоваться.
— С удовольствием, — ответила она, передавая ему свою визитную карточку и поднимаясь.
Грязнов проводил женщину до двери, с поклоном пожал ей руку, усмехнулся, представляя, как собирались обыскивать эту гордую дамочку, размером с воробья, здоровенные омоновцы. Цирк, хоть стой, хоть падай! И это мужики?!
Он вернулся к столу и взял письмо, написанное лиловыми чернилами на четырех тетрадных страницах в клеточку, чтобы уже не второпях, а внимательно еще раз перечитать жалобу, вопль, исторгнутый из глубины сердца пожилого егеря, не отдавшего ментам на поругание свою дочь. И ее вспомнил Вячеслав Иванович — красивая деваха, кровь с молоком, рождает же еще таких русская земля...
Впрочем, и зверей в милицейском обличье она тоже рождает...
Отложив письмо в сторону, Грязнов поднял трубку и набрал номер своего племянника — Дениса Андреевича, директора частного сыскного агентства «Глория».
— Племяш, — сказал он, — не сочти за труд, навести сегодня своего дядьку. Есть о чем всерьез потолковать...
Александр Борисович Турецкий, когда была возможность и позволяло время, смотрел все основные вечерние информационные программы. Зная даже и нескрываемую нынче от публики ангажированность как телеканалов, так и самих журналистов, он смотрел все передачи подряд, а потом, сравнивая разные точки зрения и способы подачи материалов, выдвигал для себя собственные версии тех или иных событий.
Так получилось и с событиями в Воздвиженске. То ничего не было, ни малейшей информации, а то вдруг словно из ведра вылили на головы столько, что впору было изумиться. Впрочем, трактовки событий мало чем отличались одна от другой, значит, сами факты говорили уже сами за себя и не требовали дополнительных объяснений.
Но говорили, как заметил Турецкий, пока только одни правозащитники. Вернее, женщины из Фонда движения за права человека, побывавшие, по их словам, на месте, в глухой провинции, где-то у черта на куличках, в городке, который и на карте-то вряд ли сыщешь.
Поначалу Александр Борисович как-то не задавался вопросом, почему именно правозащитники поднимают шум на центральном телевидении, а не сами пострадавшие, которых — по информации мадам Тимофеевой и ее коллег — в городе было немало.
Правозащитное движение — это, конечно, правильно, так и должно быть в цивилизованном государстве, но беда была в том, что, судя по изложенным фактам, никакой цивилизацией там, в глухомани, и не пахло. Возмущения высказано много, но... что-то, чувствовал Турецкий, здесь не сходилось. Заданность какая-то ощущалась. Ну типа как для демонстрации протеста — сейчас немало таких «громких» акций — участников привозят в комфортабельных автобусах, и каждый из них за свое участие получает бутылку водки.
В этой связи вспомнился довольно старый анекдот — хрущевских еще времен.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!