Брюс Ли. Путь совершенства - Брюс Ли

Такой тупик наступает при нашей неспособности опереться на себя и отсутствии поддержки окружающих. Кто-то слеп, кто-то глух, кто-то — обезножел, у кого-то нет перспектив на будущее, у кого-то — эмоций. И для заполнения перечисленных пустот, обычно вызывающих чувство тоски, пустоты, заброшенности, мы должны пройти через тупики и через порождаемые этими тупиками фрустрации, что обычно приводит нас к сокращению фрустраций и ускорению всего процесса научения.

Существуют два пути учения. Первый — мы получаем информацию; мы находим кого-то, кто разъясняет нам, какие концепции полезны, каков наш мир. После этого вы помещаете полученное в компьютер и приступаете к «играм в соответствие». Согласуется ли эта концепция с другими?

Однако наилучший способ научения — не накопление информации в компьютере. Научение — есть открытие, обнаружение того, что заключено в нас. Обнаруживая это, мы раскрываем в себе наши способности, снимаем пелену с глаз, чтобы исследовать наш потенциал, разглядеть происходящее, узнать, каким образом расширить жизнь, отыскать средства, которые позволят нам адаптироваться к непростой ситуации. И все это, я подчеркиваю, происходит в нашем с вами настоящем.

Рассуждения о самых разных вещах, попытки отыскать информацию и содействие со стороны сами по себе не есть гарантия зрелости. Таким образом, все, кто работает со мной, имеют дело с постоянной оценкой настоящего. «Я испытываю то-то, теперь я чувствую то-то; сейчас мне работать не хочется; сейчас я устал». Именно отсюда мы переходим к дифференциации, какое именно переживание из настоящего приемлемо для нас, если мы надумали бежать, если мы желаем подвергнуть себя мукам, если мы уже подвержены мукам и так далее. Способность реально взглянуть на что-либо — залог здорового отношения, и тогда мир постепенно раскрывается перед нами.

Центрирование — это согласование противоположностей таким образом, чтобы избежать в дальнейшем пустой траты энергии на их бессмысленную борьбу друг с другом, и перенаправление ее в русло «продуктивного соединения и взаимодействия».

Что есть противоположность бытию? Первая мысль — небытие, но это неверно. Противоположность ему — антибытие, в точности так же, как противоположность материи — антиматерия. В науке мы, наконец, вернулись к философу Гераклиту, жившему еще до Сократа, утверждавшему, что все представляет собой непрерывный процесс флуктуации, течения. Нет никаких «вещей». «НЕБЫТИЕ» в восточных языках — «невещность». Мы на Западе представляем себе ничто как некую пустоту, вакуум, лакуну, небытие. В восточной философии и в современной физике небытие — невещность — одна из форм процесса, непрерывного процесса.

В науке мы стремимся найти первичную материю, но чем больше мы расщепляем материю, тем больше обнаруживаем другой материи. Мы обнаруживаем движение, а движение эквивалентно энергии: движение, столкновение, энергия. Но не вещь. Вещи, в той или иной степени, вызваны потребностью человека в безопасности. Вещами можно манипулировать, с ними можно затевать «игры в соответствие». Все эти концепции, все эти вещи складываются во что-то еще. «Что-то» — вещь, таким образом, даже абстрактное понятие становится вещью.

Для осознания такого понятия, как обращение с вещами (имеется в виду возрождение тех или иных вещей), нам необходимо вновь превратить их в процесс. Овеществление, исключение вещи из процесса — функционирование того, что я именую имплозивным, или кататоническим, или мертвым напластованием.

Если у нас есть тело, следовательно, мы обладаем разумом; и эти вещи явно являются объектами, принадлежащими к некоему элементу под названием «Я». «Я» — гордый — или же, напротив, отнюдь не гордый — обладатель разума, тела или мира. Таким образом, в сущности, я склонен скорее к утверждению «Я обладаю неким телом», нежели к утверждению «Я есть некто». В гештальт-терапии мы следим за тем, как человек манипулирует речью, и мы замечаем, что чем сильнее он от себя отчуждается, тем чаще из его уст звучат имена существительные, но не глаголы, а в особенности часто звучит местоимение «это».

Общеизвестно, что очень удобно использовать любую возможность избежать проявления себя живым существом. Если я жив, я говорю, я голосом формирую слова. Если я мертв, моим «голосом» становятся слова; этот язык тоже может быть выразительным; и так далее. Мы можем заметить, что подобного рода описания представляют собой цепочку слов, и чтобы всему этому придать смысл, остается лишь расположить их в нужной последовательности.

Как только мы осознаем неуверенность при принятии негативных явлений, мы переходим к другому напластованию, к противодействию, к отрицанию того, кем мы являемся. Тут и начинаются все те «должен — не должен», о которых я уже упоминал.

Пробиваясь сквозь фобические напластования и отрицания, мы убеждаемся, что оказались в тупике. А оказавшись в тупике, вдруг ощущаем, что мы не живые существа, а омертвевшие. Мы ощущаем себя ничем, никем, неодушевленными предметами. В каждом элементе терапии для обретения прежнего себя нам предстоит миновать это стрессовое напластование. Именно на данной стадии большинство психотерапевтов пасуют, поскольку и их самих страшит состояние омертвения. Разумеется, речь идет не о собственно смерти, а о страхе и ощущении смерти или же исчезновения из мира. Воображаемое принимается за реальность.