Кошмары станции «Мартышкино» - Валерий Роньшин

На двадцать первом участке, — ответил Тимыч. — В могиле под номером шестнадцать.

Вот и поглядите, кто в этой шестнадцатой могилке лежит, — велел Гвоздь. — А мы с Тимофеем подскочим домой к профессору Федякину, посмотрим на его унитаз. Что-то он у меня вызывает ба-а-льшие подозрения.

Унитаз внушает? — спросил Димыч.

Да нет, Федякин. — Майор надел фуражку. — Короче, по машинам, орлы!

И они разъехались кто куда.

Майор Гвоздь и Тимыч на фээсбешной бэ-эмвэшке погнали на квартиру профессора Федякина. А капитан Кипятков, Димыч и Любка Крутая на Любкиной «Пантере» помчались на Мартышкино кладбище.

По дороге майор Гвоздь с Тимычем заскочили в бистро, слопали по паре бифштексов и погнали дальше. Пригнали к дому Федякина, поднялись на полудохлом лифте на двадцатый этаж и вошли в квартиру.

Гвоздь обошел все комнаты, заглядывая по пути везде, куда только можно было заглянуть: в шкафы, ящики, тумбочки, под диваны, кресла… На кухне бравый майор заглянул в холодильник и в сахарницу, в ванной — в ванну и стиральную машину, в туалете долго смотрел в унитаз. Так долго, что Тимыч даже спросил:

А что вы в него смотрите, Петр Трофимыч? Унитаз как унитаз.

Никогда не делай скороспелых выводов, Тимофей, — назидательно поднял указательный палец майор.

После этого Гвоздь по второму разу обошел квартиру.

Федякин женат? — спросил он у Тимыча.

Нет, не женат.

Вот так номер, чтоб я помер! Холостяк, а квартира в идеальном порядке.

Ну и что?

А то, что здесь явно чувствуется женская рука. Мужчина никогда свою квартиру так не уберет.

Откуда вы знаете?

Я же сам был холостяком. Как бы мужик ни старался, все равно будет заметно, что это берлога холостяка. А в этой квартирке все по-другому.

— А может, к дяде Феде домработница приходит.

— Возможно, возможно, — покивал майор. — Кстати, при тебе никто не приходил?

— Нет, не приходил. Она, наверное, убирает, только когда дядя Федя дома.

— Возможно, — еще раз согласился Гвоздь. — Но в любом случае — шерше ля фам.

— Чего? — не врубился Тимыч.

— «Ищите женщину», как говорят французы. Пошли.

Куда?

Искать женщину. — И майор Гвоздь направился к выходу.

Они вышли на лестничную площадку.

— А здесь кто живет? — указал майор на дверь соседней квартиры.

— Какой-то композитор. Слышите?..

Из квартиры доносились звуки музыки.

Гвоздь позвонил. Музыка оборвалась.

Дверь отворилась. На пороге стоял мужчина лет семидесяти в атласном халате.

Чем могу служить, молодые люди? — интеллигентно наклонил он голову.

Здравия желаю! — козырнул майор и показал свое потрепанное удостоверение. — Служба безопасности. Можно задать вам пару вопросов?

Пожалуйста. — Мужчина впустил их в квартиру.

Вы композитор? — поинтересовался Гвоздь.

Да какой я композитор? — самокритично ответил мужчина. — Композиторы — это Бах, Шуберт, Моцарт… А я так — песенки сочиняю. Сочиняла, одним словом.

— А как ваша фамилия?

— Шостакович.

— Шостакович?.. — с удивлением повторил Гвоздь. — Я думал, вы уже давно на том свете.

Композитор рассмеялся.

Я однофамилец великого Шостаковича. К тому же еще и полный тезка — Дмитрий Дмитриевич.

Дмитрий Дмитрич, — приступил к делу майор Гвоздь. — Вы знаете своего соседа?

Кто ж его не знает? Знаменитый ученый, ученик не менее знаменитого академика Дундукова… А что случилось?

Ничего не случилось. Просто надо кое-что уточнить. Когда вы его видели в последний раз?

Недели две назад. Он собирался лететь на Канары.

А у него есть домработница?

Нет.

Вы уверены?

Абсолютно.

А женщина есть какая-нибудь знакомая?

Откуда эк я знаю?

Ну мало ли, видели случайно.

Постойте-ка, постойте… — припомнил Шостакович. — Видеть не видел, а вот слышать слышал.

И что же вы слышали?

Как-то раз я слышал на лестничной площадке голоса Федора Петровича и какой-то женщины.

О чем они говорили?

— Честно сказать, уже не помню. Помню только, что Федор Петрович называл эту женщину… «черный зайчик».

Тимыч хихикнул. А Гвоздь повторил вопросительно:

Черный зайчик?

Да. Забавное словосочетание, не правда ли? Видимо, поэтому оно мне и запомнилось.

А голос у женщины был молодой или старый?

Молодой. Я бы даже сказал, очень молодой. Ей, вероятно, лет двадцать, не больше.

А самому Федякину сколько?

Лет пятьдесят, не меньше.

М-да, — хмыкнул Гвоздь, подкрутив усы, — порядочная разница.

— Любовь, знаете ли, ровесников не ищет, — улыбнулся композитор Шостакович.

Вот так любовь-морковь, — присвистнул Тимыч. — Он же для нее старый!

Ну, пятьдесят лет — это не такой уж и старый, — заметил Гвоздь, которому тоже было где-то в районе полтинника. — Вот если б ему было семьдесят…

А что семьдесят? — обиженным тоном сказал Шостакович. — Это тоже, знаете ли, не так уж и много. Вот если б ему было девяносто…

А что девяносто? — продолжил цифровой ряд майор Гвоздь. — Галактическая минута, между прочим, равняется ста восьми земным годам.

Выходит, человек в среднем живет сорок секунд по галактическому времени, — быстро подсчитал Шостакович.

Все засмеялись, хотя чего уж тут смешного, если человек всего-навсего сорок секунд живет.

Так вы думаете, что между профессором и этой девушкой была любовь? — вернулся к своим вопросам Гвоздь.

Несомненно, — ответил композитор. — Иначе зачем ему зайчиком ее называть?

А почему тогда черным зайчиком?

А может, она негритянка?! — сверкнула у Тимыча догадка.

Верно! — встрепенулся майор Гвоздь. — Молоток, Тимофей! Из тебя получится отличный фээсбешник!

Тимыч даже малость покраснел от такой похвалы. А Гвоздь уже тряс Шостаковичу руку.

Благодарю вас, Дмитрий Дмитрич. Вы очень помогли следствию.

Ну что вы, пустяки.