Жить! Моя трагедия на Нангапарбат - Элизабет Револь

Я все больше избегаю общества, которое хочет принимать решения вместо меня. Я знаю, что все ответы находятся внутри меня. Я отправляюсь в горы, чтобы жить настоящей жизнью. Когда знаешь, что риск настоящий, когда бросаешь ему вызов, жизнь становится насыщенной, и, вернувшись, ты чувствуешь, что твоя любовь к ней стала сильнее. Во время экспедиции я живу на пределе возможностей, сжигая все топливо и гораздо более интенсивно, чем внизу!

В горах я не стремлюсь быть на «ты» со смертью. Я совершаю восхождение не ради того, чтобы подвергнуть жизнь опасности, моей главной целью всегда остается спуститься, избегая ненужного риска. Я иду к вершине, чтобы почувствовать радость жизни, я иду навстречу неизвестному, туда, где мои глаза сияют и я чувствую себя настоящей.

Сообщение Людовика вырывает меня из глубокой задумчивости.

13:03. «Вертолеты вылетели, на полпути им нужна дозаправка. Стараемся достать 3-й вертолет, на всякий случай, на смену». «Ветер и туман, держись.»

Держаться. Да. Продолжать надеяться. Но как же я сержусь на себя.

* * *

Зачем я в четвертый раз вернулась на Нангапарбат, ведь я обещала себе никогда не подниматься на одну и ту же вершину? Но эта гора, ее история всегда меня завораживали. Я долго в мельчайших деталях изучала проложенные на ней маршруты. Читала обо всех восхождениях, видела все доступные изображения, с помощью воображения долгие годы бродила по склонам этого ледяного гиганта.

Но, честно говоря, в этом году я не испытывала особого желания возвращаться на Нангапарбат. Я совершила на эту гору три восхождения подряд и хотела сделать перерыв, отправиться на другую вершину, вспомнить удовольствие, которое получала от встречи с чем-то новым. Из первой экспедиции в Гималаи, которую я совершила в 2013 году вместе с Даниэле Нарди, я вернулась в полном восторге от гималайской зимы, от уединения, которое дарила Нангапарбат и от организованности, которой требует такая экспедиция. И еще от того, что убедилась – у меня есть шанс подняться на вершину. Я была уверена, что вернусь сюда. Зимой замерзшая Нангапарбат великолепна, ее склоны покрыты голубоватым льдом, гора скована холодом, вокруг вершин танцует ветер.

Два года спустя, в 2015-м, я больше недели провела на Нангапарбат в одиночестве и узнала много нового о зимнем восхождении на этот восьмитысячник с пакистанской стороны – условия тут гораздо более суровые, чем с непальской. Иногда это было похоже на конец света: бешеный ветер и чудовищный холод. Но меня привлекало именно это – выживание во враждебной среде. Именно это вызывало у меня живой интерес. Восхождения, которые требовали выносливости, храбрости, мотивации, силы воли, приносили мне чувство уверенности в своих силах. Я получала ответы на вопросы о том, кто я на самом деле. Нангапарбат научила меня смирению, научила оценивать степень риска, осознавать предел человеческих возможностей и, что важнее всего, жертвовать собой. Когда я вернулась, мои мечты окрепли, планов стало больше, чем когда я только готовилась к восхождению. Я твердо знала, что вернусь.

Экспедиция 2016 года далась мне труднее – слишком много народу, слишком много соперничества. Две недели ожидания в Чиласе, чтобы получить все необходимые разрешения и заполнить кучу бумаг – и мы пропустили единственное погодное окно в январе. Мы с Томеком были очень разочарованы, хотя были полны сил и энтузиазма, и сумели это доказать.

13:53. Людовик пишет: «Алекс оставил продукты на 6000 м за гребнем, справа внизу. На всякий случай». «Еще два часа до прибытия вертолетов».

Но почему так долго? Что за бесконечные задержки?

14:07. Отвечаю Людовику: «2 часа? Они что, летят из Исламабада?»

Я становлюсь язвительной – это мой способ реагировать на обстоятельства, которые сильнее меня. Но тут же беру себя в руки: «Могу попытаться спуститься еще немного! Но я почти без сил». «Ночной штурм вершины обошелся нам очень дорого, хотя мы были счастливы покорить ее».

Людовик: «Оставайся в пределах возможной зоны приземления. я скажу, если нужно будет спуститься».

Зачем мы вернулись сюда в этом году? Зачем мы оба вернулись на Нангапарбат? Неужели мы оба стремились совершить здесь идеальное восхождение?

Мы с Томом устали возвращаться на эту гору. Для нас здесь уже не было ничего или почти ничего неизвестного. Мы сделали здесь все, что можно. Кроме штурма вершины. Неужели это было так важно? Итак – зачем? Чтобы завершить зимнее восхождение в альпийском стиле на восьмитысячник. Чтобы получить ответы на все вопросы, связанные с этим восхождением. Чтобы не пожалеть потом, что я не осуществила свою мечту. Мне нужно было дочитать эту книгу до конца, перевернуть последнюю страницу. Сегодня мне это кажется таким глупым.

Какую цель преследовала я, возвращаясь сюда? Зимнее восхождение на гималайский восьмитысячник – главная цель мой жизни как альпиниста, и упрямство толкало меня к ее осуществлению. Меня восхищали рассказы Жан-Кристофа Лафая[12]: о необходимых приготовлениях, о сложных погодных условиях, о том, на что способен человек и где предел его возможностей; о сложном периоде адаптации, о коротких погодных окнах, о выстраивании стратегии восхождения. Я хотела на собственной шкуре испытать иные погодные условия, чем те, какие бывают во время других классических времен года (весна, лето, осень) в тропосфере. Восемь тысяч метров – на этой высоте я чувствую себя не только хорошо, но и иначе, чем всегда. Я не стремилась пройти как можно больше маршрутов, покорить как можно больше вершин, мне были нужны долгие путешествия в горы, в мир, где я могла проверить на прочность границы человеческих возможностей. На 2018 год у меня было полно планов, в том числе один большой проект весной – восхождение на Эверест, самую высокую и дорогую вершину в мире. А мой бюджет, как всегда, был весьма ограничен. В 2016 году я решила уволиться из Министерства образования и целиком посвятить себя альпинизму, и теперь от экспедиции до экспедиции живу благодаря моим партнерам – компаниям Valandré, TeamWork, Everest Travaux acrobatiques, Grivel, Blue Ice. Я должна как можно практичнее распорядиться деньгами, которые они дают мне на осуществление моих целей. Зимняя экспедиция в Непал стоит вдвое дороже, чем весенняя, и втрое дороже, чем зимняя в Пакистан.

Зимняя экспедиция всегда стоит дороже, потому что желающих меньше. Нельзя разделить с другими участниками ни дорожные расходы, ни стоимость пермита – разрешения на восхождение, ни услуги офицера связи, проводников, носильщиков и повара. Кроме того, зимние экспедиции сопряжены с бóльшим риском из-за погоды, которая нередко может свести на нет целый год подготовки. Шансы покорить вершину в это время года снижаются до 20 %. Зимняя экспедиция в Непал уничтожила мои весенние планы на Эверест. Итак, если я хотела совершить зимнее восхождение, для этого подходила только Нангапарбат. Но искать напарника, после того как первое зимнее восхождение уже совершено кем-то другим, напрасный труд. Поэтому я решила ехать одна.

Что касается Тома, он был совсем на мели. Все, что он получал в Ирландии, работая автомехаником в крупных компаниях, уходило на оплату учебы детей: старших Макса и Тони, которые жили со своей матерью Джоанной в Польше, и младшей Зои, которая живет с Томеком и Анной в Ирландии. Ему, как и мне, для каждой экспедиции приходится искать финансирование. Он часто прибегал к краудфандингу. Его фанаты годами поддерживали его, настолько их вдохновляли особые отношения Томека с Нангапарбат, которая стала «его» горой. Он пытался собирать средства и для восхождения на Гашербрум-I и на Эверест, но эти проекты не увенчались успехом. Деньги поступали, только если планировалась поездка на Нангу. Круг замкнулся. «Эли, я смогу найти деньги, только если это будет Нанга», – сказал он мне по телефону. Он уже сам устал от своей одержимости этой горой, она ему надоела. Но что-то снова и снова тянуло его туда, будто его судьба была связана с этим местом.