Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова

Не ожидая окончания вечера, мы оделись и вышли на улицу. Мороз был сильный, под 30 градусов, и у моего кавалера тут же начался насморк. Из носа просто текло, и он ничего не мог с этим поделать. Носового платка у него, по всей видимости, не было, он шуршал какой-то бумагой и вытирал нос просто руками. Я стеснялась предложить ему свой платок и решила, что мне надо делать вид, будто я ничего не замечаю. Я болтала о разных вещах и старалась не смотреть в его сторону. Он молчал, а насморк не прекращался. Высморкаться прямо на снег, как это делают простые люди, он стеснялся и, проводив меня до дома, сразу же убежал. Больше я его никогда не видела. Рассказывая об этой истории подружкам, которые также делились со мной впечатлениями о знакомствах, я называла его «сопливым кавалером». Он был первым кавалером в моей жизни, если не считать учеников моей школы, которые иногда провожали меня домой.

Всю зиму и весну в девятом классе я много занималась, особенно алгеброй. Михаил Николаевич давал мне решать задачи, которые считались трудными для школы. Думаю, что у него был задачник, из которого берутся задачи для экзаменов в университет на математическое отделение. И я их решала. Я сама удивлялась, насколько легко мне давалась математика. Однажды на уроке алгебры я сказала Штамову, что буду решать задачу в уме, и он ответил: «Попробуй». Довольно сложную задачу записали мелом на доске, и все молча начали ее решать. Сложность заключалась в том, что все данные в условии этой задачи записывались в виде сложных алгебраических выражений с двумя неизвестными — Х и Y. Я сидела на первой парте, а Штамов, чтобы видеть записанное на доске, пересел со своего стула на мою парту. Таким образом, даже бегло записать хоть что-нибудь я не могла и честно решала всё в уме, удерживая все промежуточные результаты в памяти. Пока задачу записывали на доске, я уже успела преобразовать два или три алгебраических выражения и закончила решать задачу минут за 15–20 до звонка. Ответ я помню и сейчас — это число 16, я написала его на бумажке и отдала Штамову. Он не глядя положил ее под свою клеенчатую тетрадь. Урок продолжался, и ближе к концу еще несколько учеников решили задачу, остальные не справились. Штамов достал мою бумажку и, увидев результат, улыбнулся — решение было правильным. С тех пор, если Штамов должен был уехать по делам школы в Мариинск или Томск, он уже не просил других преподавателей занять его часы. Он поручал мне занятия со своим классом по той программе, которую составлял для меня. Сначала я побаивалась этих занятий — думала, что меня не будут слушаться, но всё проходило хорошо, и дисциплину никто не нарушал. Будущую вторую Софью Ковалевскую, наверное, уважали.

Мои занятия с отстающими учениками продолжались, как и прежде. Я отдавала заработанные деньги маме, и она часть из них откладывала для меня на поездку в Томск. Таким образом была собрана нужная сумма.

Наверное, в самом конце мая или начале июня мы всем классом ходили на экскурсию в питомник, где было показательное ботаническое хозяйство. Руководил этим пешим походом наш учитель географии Борис Михайлович Петропавловский. Идти надо было километров десять, но погода была замечательная, местность вокруг потрясающей красоты, все были здоровые и веселые, и дорога не показалась нам утомительной. Когда мы дошли до места, то увидели большой сад цветущих яблонь. Изумлению большинства из нас не было предела, мы были потрясены красотой цветущего сада и исходящим от него ароматом. Наверное, Борис Михайлович знал, что это за питомник, ведь недаром именно он привел нас сюда. О питомнике могла знать еще и Нина Дейхман, так как оказалось, что им заведовал друг ее матери. Я впервые в жизни видела цветущий яблоневый сад. Раньше, в детстве, встречала на картинках в книжках яблоню в цвету или с висящими яблоками и думала, что такие деревья бывают только в раю.

Нам показали дом, в котором располагалось какое-то учебное заведение, и сказали, что мы можем здесь провести ночь. В комнатах были только столы и стулья, и устраиваться нам пришлось без постелей. Там же была комната, где можно было выпить чаю и съесть принесенные с собой бутерброды. После чая ученики разбились на пары и пошли гулять по аллеям сада. Борис Михайлович выбрал самую красивую в классе ученицу — Галю Ускову. Это была высокая стройная девушка с безукоризненно правильными чертами лица, с большими чуть выпуклыми глазами, но, боже мой, какая дура! Училась плохо — то ли ленилась, то ли была туповата, — но это не мешало ей быть неизменно веселой и хохотать по любому поводу.

Моя подружка Лёля Лыткина меня оставила и ушла гулять с постоянным своим поклонником Мишей Раюшкиным. Он был небольшого роста, ниже Лёли, но большой выдумщик, увлекался гипнозом, сочинял стихи и вообще был незаурядным юношей. Я гуляла в саду с Ниной, но, когда стало темнеть, она ушла к своим знакомым ночевать. Какое-то время я еще оставалась в саду и дышала ароматным воздухом, но комары прогнали меня в дом. Из дома их можно было выкурить дымом от веток какого-то растения, сжигаемого на металлической жаровне. Вернувшись в дом, я и занялась этим: разожгла ветки на жаровне, внесла их в комнату, открыла окна и хорошенько надымила, размахивая жаровней. Потом закрыла окна и дверь и попробовала устроиться спать. Села за стол, положила руки на стол и, склонив на них голову, постаралась заснуть. Однако почти сразу же стали возвращаться из сада другие ученики и поднялся шум. Мальчики устраивались в другой комнате, такой же, как наша, а девочки — или со мной, или в третьей комнате. Я так и не заснула ни на минуту.

Утром яблоневый сад снова поразил меня своей красотой и ароматом. День был солнечный и теплый. Как могли в Сибири вырастить такой сад? Как могли яблони не замерзнуть от сильных морозов?

Я зашла за Ниной к ее знакомым и позвала ее через окно, не заходя в дом. Там в это время завтракали, и хозяева пригласили меня зайти к ним, угостили чаем с ватрушками.

Заведующий питомником повел нас в оранжерею, где яблони выращивались из семян и превращались в небольшие деревца. На наш вопрос, как яблони переносят морозы, заведующий ответил, что иногда не переносят и погибают, и тогда их заменяют новыми деревцами. А вообще, в сильные морозы, которые обычны для Сибири, деревья защищают с помощью дымовой завесы, разжигая вокруг сада костры из особенно сильно дымящегося валежника. Кроме того, как я поняла, подрастающие деревца постепенно приучают к морозам. Яблоки на этих деревьях созреть не успевают и опадают совсем еще зелеными. Этот цветущий яблоневый сад в Сибири я запомнила на всю жизнь.

С конца мая в школе начались выпускные экзамены. Как они проходили, я совсем не помню. Трудности у меня были только со сдачей экзамена по химии, которую я никогда не любила, но все же благополучно сдала. Нам выдали аттестаты об окончании школы. Мой аттестат оказался необычным: в нем было написано, что у меня выдающиеся способности по физико-математическим дисциплинам и литературе. Вот это последнее было неожиданным и поразило меня.

Наверное, на этом настоял учитель литературы Петр Петрович Пектушев, но, конечно, не потому, что я подарила ему рисунок Христа в терновом венце, а за хорошие ответы и за последний мой доклад в защиту Маяковского. Было время, когда Маяковского очень хвалили, но как раз на тот момент его творчество подвергалось критике и негативно оценивалось писательской общественностью. Петр Петрович решил устроить по этому поводу диспут и назначил мне оппонента — Мишу Раюшкина. Я написала свой доклад, работая в городской библиотеке, где находила статьи в журналах и газетах в защиту Маяковского как поэта революции. Доклад мой занял сорок минут, потом мне возражал Раюшкин, а я ему отвечала. Наш с ним диспут длился больше часа. Другие ученики тоже приняли в нем участие, просто высказывались, на чьей они стороне. В результате диспута правой оказалась я. Такое решение вынес наш класс и сам Петр Петрович. Он был очень доволен, хвалил и меня, и Раюшкина, и я думаю, что именно этот диспут сыграл роль в решении внести в наши аттестаты записи о выдающихся литературных способностях.