Ленин - Роберт Пейн

Итак, Владимира объявили виновным, просто припомнив ему покойного брата. По-видимому, к аресту он отнесся философски. Проводя зиму в Кокушкине, он, как и минувшим летом, когда жил в Казани, жадно читал, заимствуя книги из окрестных библиотек. Ему регулярно приходили коробки с книгами из Казанского университета. Кроме того, в доме было полно журналов и книг, принадлежавших еще его деду, Александру Бланку. Многие десятилетия они собирали пыль в их домашней библиотеке. Владимиру присылали книги в таком количестве, что почтальон складывал их в корзину и потом доставлял по адресу. В той же корзине прочитанные книги увозились обратно на почту, а оттуда рассылались по адресам библиотек, из которых они были выписаны. С каждой почтой приходили и газеты.

В Кокушкино приехала и Мария Александровна, чтобы вести в доме хозяйство. Теперь это была поседевшая, грустная женщина, на которой тяжко отразились крушение надежд, связанных с ее детьми, и потери последних лет. Но никогда ни словом, ни видом своим она не позволила себе хоть чуточку дать им понять, что в чем-то их упрекает, винит. Арест Владимира и его исключение из университета явились для нее еще одним сокрушительным ударом в цепи тех, что выпали на ее долю за эти два года. Позже Владимир скажет: «Ее мужеству можно было только дивиться».

В ту зиму дни в занесенном снегом доме текли медленно, уныло. Мало кто к ним наведывался. Зато полицейский урядник навещал регулярно. В его обязанности входило следить, чтобы Анна и Владимир не замышляли никаких козней. Из Казани к ним приезжал двоюродный брат, Николай Веретенников. Иногда Владимир ходил на охоту, вернее, брал ружье под мышку и отправлялся бродить по лесу. Анна впоследствии вспоминала, что за всю зиму он ни разу не вернулся домой с добычей. В семье посмеивались над незадачливым охотником. Однажды, уже летом, Владимир взял с собой на охоту Николая. Вернувшись, он объявил, что видел в лесу зайца. «Я думаю, — сказала Анна, — это все тот же заяц, за которым ты гонялся всю зиму».

Из рассказов Анны следует, что Владимир, в отличие от своих двух братьев, заядлых охотников и отличных стрелков, был начисто лишен охотничьего инстинкта. «У него не лежало сердце к охоте», — говорила Анна, вспоминая те времена. Много позже, когда Владимир был в ссылке в Сибири, его жена не переставала удивляться его странной привычке уходить в лес с ружьем и возвращаться с пустыми руками, без добычи. Как-то раз прямо на него выскочила лисица. Она была на расстоянии нескольких метров от него, но он не стал в нее стрелять. «Почему?» — спросили его, и он ответил: «Она такая красивая».

Спустя годы, описывая зиму их общей ссылки в деревне, Анна отмечала неприятное ощущение холода и какой-то пустоты в доме. Все это было похоже на дурной сон, из которого никак не вырваться. До сих пор им никогда не приходилось зимовать в усадьбе. Они наезжали в Кокушкино, чтобы провести здесь роскошное лето. Наливались хлеба, и яркий солнечный свет сочился сквозь пеструю зелень деревьев. А той зимой им слишком все напоминало об отце и брате, — казалось, их тени бродят по дому, рядом с живыми людьми.

Владимир не терял времени зря, постоянно занимался. С утра до ночи читал, помогал в учебе Дмитрию и Марии, играл в шахматы с Ольгой, вместе с сестрой Анной предавался воспоминаниям об Александре, совершал лыжные прогулки. Он ни в коем случае не желал впадать в отчаяние; более того, считал, что ему непременно позволят снова поступить в университет на следующий год. Социальные проблемы его не занимали, Маркса он не читал и был напрочь лишен чувства осторожности, свойственного настоящим заговорщикам, о чем свидетельствует описанный ниже случай.

Разумеется, Владимир не мог не знать, или хотя бы предполагать, что все его письма должна просматривать полиция. Тем не менее он написал длиннющее раздраженное письмо другу по гимназии, в котором рассказал о событиях, ставших причиной его исключения из университета. В нем он в намеренно оскорбительном, резком тоне высказывался в адрес профессуры и инспекторов этого учебного заведения. Видно, ему было необходимо излить накопившуюся в душе обиду. Анна, крайне озадаченная, внимательно наблюдала за братом, когда он писал это письмо, всецело поглощенный им. Дело в том, что вообще-то у него не было привычки писать кому-либо письма. Тем временем прибыла корзина со свежей почтой. Она мгновенно наполнилась прочитанными книгами и письмами, предназначенными для отправки. Владимир, довольный собой, бросил туда и свое письмо. Был вечер, детям пора было ложиться спать. На другой день утром корзину должны были увезти на почту.

Анна знала — да и как она могла не знать, — что однажды письмо, написанное глупым мальчишкой, студентом Петербургского университета, привело на эшафот их брата Александра. Поэтому она сочла уместным спросить, что Владимир написал в своем письме, — мол, ей это интересно, потому что он так увлеченно писал, так старался. Владимир пересказал ей содержание письма, и тут возник спор. Анна уверяла его в том, что он ставит под удар своего приятеля, подвергает его смертельной опасности. Многим революционным деятелям, соратникам Ленина и его противникам, позже пришлось неоднократно убеждаться в том, как нелегко было переспорить его, если у него уже созрело свое решение. Так было и на этот раз. Письмо написано, дело сделано, и ни слова он в нем не изменит. Он ходил взад-вперед по комнате, по памяти цитировал длинные отрывки из него, смакуя каждый ядовитый эпитет, с явным наслаждением припоминая наиболее хлесткие фразы. Это был, можно сказать, его первый опыт, — потом он будет писать много, бесконечно много таких писем, — дерзких, безжалостных, иногда глумливых, сочиненных в приступе холодной ярости. А тогда, впервые ощутив в себе способность уничтожить противника разящей силой своего слова, он ни за что не хотел сдаваться без боя. Спор у них вышел ожесточенный. Анна настаивала, он бешено сопротивлялся. Наконец, подумав, Владимир внял ее мольбам и с видимой неохотой извлек письмо из корзины. Несколько месяцев оно лежало у него на столе. Владимир время от времени его перечитывал, не скрывая злорадного удовольствия. Только весной он наконец-то, вволю насладившись своим творением, порвал его и выбросил.

С приходом весны обитатели Кокушкина освободились от ощущения затворнической жизни в забытой Богом глуши. Кругом пели птички, земля сделалась сочного, черного цвета, появились свежие, зеленые побеги, и только кое-где в канавах еще лежал талый снег. Усадьба пробудилась от зимнего сна. Владимир каждое утро складывал очередную стопку прочитанных книг в корзину и усаживался на лавочку под липой, в тень. Здесь, на свежем воздухе, он почти целыми днями читал. Ближе к вечеру семья обедала, после чего он отправлялся гулять в лес с Ольгой или с Анной. Бывало, он уходил на охоту или шел на реку плавать или кататься на лодке. Вернувшись, снова садился за книги и читал до ночи. Иногда к ним в гости приезжали родственники, дети Веретенниковых. Они были постарше Владимира, но в интеллектуальном развитии уступали своим двоюродным братьям и сестрам, ульяновской молодежи. Анна позже вспоминала, что им нелегко было соответствовать Владимиру. «Они, хотя и более старшие, сильно пасовали перед метким словцом и лукавой усмешкой Володи», — писала она.

21 мая Владимир направил официальное прошение министру народного просвещения, испрашивая его позволения вернуться в университет. Полагая, что больше не состоит под наблюдением полиции в Кокушкине и может в любой момент переехать в Казань, он дал обратный адрес Веретенниковых, живших на Профессорской улице в Казани. Директор департамента народного просвещения затребовал письменный доклад о поведении молодого человека, но, даже не дочитав его до конца, начертал на полях: «Не брат ли он того самого Ульянова? Он ведь тоже из симбирской гимназии, не так ли? Об этом упоминается в конце страницы. Прошение его безусловно следует отклонить».