Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас

К этому времени уже давно существовали работы в поддержку девственности и целомудрия, созданные для монахов и монахинь, но в этом новом корпусе текстов, предназначенном для священников, особый упор делался на ритуальную чистоту. Большая часть монашеских текстов подчеркивала символическое значения целомудрия для того, чтобы найти путь к Богу. Целомудрие души было важнее, чем целомудрие тела – впрочем, это не значит, что телесная чистота никого не волновала: просто считалось и так очевидным, что она необходима. Альдхельм в VII веке писал:

Эти идеи продолжили развивать и в период высокого Средневековья. Монах Гвиберт Ножанский в XII веке создал трактат о девственности, в котором он описывал ее скорее как духовный процесс, нежели состояние телесной чистоты: идея состояла в том, чтобы сместить внимание с плотского к духовному. Это не значило, что физическое целомудрие было неважным. Жития святых описывают, как они сидели в ледяной воде, постились или бросались в заросли терновника, чтобы заглушить плотскую страсть. Средневековые авторы часто обращались к истории святого Бенедикта, который поборол искушение, изранив себя терновником, и другие монахи начали подражать ему. Разумеется, самоконтроль при помощи молитвы был лучше, нежели физические средства борьбы со страстью, но и они тоже были вполне допустимы для соблюдения целибата.

Начиная с XI века в текстах для священников все больше подчеркивалась важность ритуальной чистоты и физической девственности. Священники жили среди сексуально активных людей, и даже если они хранили целибат, как того требовала церковь, они постоянно подвергались искушениям. В различных сатирических жанрах они зачастую представлены бабниками: так, по всей видимости, их воспринимали миряне. Нужно было постоянно напоминать им о необходимости блюсти целомудрие, и для этого было создано множество трактатов, в которых часто фигурирует идея о том, что сексуальная активность приводит к ритуальной нечистоте. В 1064 году Петр Дамиани в письме к Куниберто, епископу Туринскому, называл жен священников:

Современное западное общество, которое унаследовало некоторые из этих идей, настолько привыкло ассоциировать сексуальную активность со скверной, что нас совершенно не удивляет такая резкая ее критика со стороны церкви. Тем не менее, история могла бы пойти и по иному пути. Во времена раннего христианства церковь подчеркивала и другие проступки, которые могли повлиять на ритуальную чистоту духовенства – например, кровопролитие или прикосновение к мертвому телу – однако никто не обрушивался с такой критикой на священников, которые все же нарушали эти запреты. Только торговля церковными должностями (симония) вызывала почти такой же гнев. Разумеется, безбрачия от священников требовали не только ради ритуальной чистоты или чтобы продемонстрировать их превосходство над мирянами; важнее всего было не допустить попадания церковного имущества в руки семей священников. Тем не менее, это достигалось в первую очередь за счет нападок на сексуальную активность священников.

Перелом в представлениях о чистоте священников произошел в XI веке. В этот период Западная церковь проводила реформы, направленные на поддержание высочайших стандартов поведения духовенства в самых разных жизненных сферах (например, запрет симонии, то есть покупки церковных должностей). Отчасти это движение было связано с борьбой за инвеституру, когда папский престол (главным образом Григорий VII, Папа Римский в 1073–1085 гг.) и светские власти (особенно императоры Священной Римской империи) оспаривали друг у друга право назначать прелатов и инвестировать их символами духовного звания. Церковь наставала на своей независимости от светских государств и на верховенстве своей власти, а для этого ей нужно было доказать, что члены духовенства были лучше и чище мирян. В частности из-за того, что на учение церкви по этому вопросу сильно повлияли монахи, безбрачие стало важным отличием священников от мирян.

Григорианские реформы конца XI века строго разграничили мирян и духовных лиц – в первую очередь в отношении их сексуальной активности. Не одни только клирики не состояли в браке и по идее не должны были иметь сексуальных контактов, но только для них безбрачие считалось пожизненным. Как бы церковь ни поощряла у мирян целомудрие вне брака (и даже в супружеской паре, как мы увидим в разговоре о целомудренном браке), только для духовных лиц оно было истинным призванием. Этим немногим избранным целомудрие было необходимо, чтобы выделить их особый духовный статус, подчеркнутый важностью Евхаристии – таинства, которое могли проводить только священники. Заявив о том, что сексуальная активность оскверняет человека, церковь могла поднять своих священнослужителей на более высокий нравственный уровень: в частности, епископы считались женихами церкви. Это позволяло церкви обосновать ряд привилегий для духовенства – например, освобождение от уплаты налогов и от королевского правосудия. Такое различие между духовенством и мирянами было невероятно важным как в практическом, так и в символическом смысле.

Осуждение брака для священнослужителей возымело свои плоды. Первый Латеранский собор в 1123 году запретил такие браки и потребовал, чтобы женатые священники разошлись со своими супругами. Второй Латеранский собор в 1139 году зашел еще дальше и объявил такие браки недействительными: таким образом, технически статуса жены священника (или любого клирика выше должности субдиакона) больше не существовало, поскольку такая женщина автоматически становилась наложницей. Но хотя реформаторы яростно критиковали невоздержанность священников на протяжении всего Средневековья, граница между клириками и мирянами начиная с XIII века начала размываться. Клириков не считали иным видом мужчин, и хотя все признавали, что жениться они не имели права, к позднему Средневековью сексуальная активность священников считалась вполне нормальной: и соседи, и церковные власти закрывали на это глаза. В пример можно привести священника Ришара Лука, жившего в конце XV века в Париже: со своей наложницей Антуанеттой он прожил восемнадцать лет, и за все это время на них ни разу не донесли в местный суд. Внимание прокурора в итоге привлекло то, что кто-то из прихожан застукал Ришара в конюшне с женой местного портного, отчего Антуанетта крайне огорчилась и устроила ему при свидетелях скандал с криками: «Я, значит, для тебя недостаточно хороша?!». По-видимому, наличие у священника наложницы в течение всего этого времени не оскорбляло его соседей так, как адюльтер, а сама наложница считала себя вправе рассчитывать на верность со стороны партнера[58]. В конечном счете Ришара Лука, как и сотни или тысячи других священников по всей Европе, судили за сожительство с женщиной (итоговое постановление суда до нас не дошло). В повседневной жизни на такое сожительство могли смотреть снисходительно, но это не отменяет того, что в тот период по-прежнему действовала церковная доктрина, согласно которой священники были безбрачными, а их супруги были обречены на судебное преследование и нищету. Согласно протоколам папской пенитенциарии, тысячи детей священников, которые сами хотели стать духовными лицами, запрашивали диспенсации, поскольку были незаконнорожденными. Сам факт их существования указывает на определенный уровень терпимости к сексуальной активности священников; однако, если они не могли избрать определенную карьеру, не заплатив за диспенсацию, то их все же считали плодом греховной связи.