Не осенний мелкий дождичек - Наталья Глебовна Овчарова

— Зачем лезть в болото, если есть дорога?

— В болото? Сама с кем связалась? С пьяницей горьким, с хулиганом, вот с кем!

— Неправда, он не хулиган и не пьяница!

— Ага, сразу и неправда! Много ты знаешь! У людей бы спросила, хоть у той же Насти, она ведь родня ему. Он над тобой смеется, а ты, дурочка, веришь. Да ну тебя! — метнулась к двери Катя. — Хотела поделиться с тобой, как с человеком, а ты — мораль ходячая, умная уж очень!

…Тихо-тихо в овраге. Журчат струи родника, спокойные, невозмутимые. Пригорюнясь, сидит Валентинка на поваленном дереве. Здесь они встретились, здесь она и расстанется — с первой своей любовью, с ревностью своей глупой…

— Ты чего тут сидишь, пичуга? Застынешь!

— Саша! — всхлипнув, ткнулась Валентинка лицом в мягкий мех пахнущего табаком полушубка. — Почему ты так долго не приходил!

Сашка одной рукой обнял ее, другой неумело поглаживал выбившиеся из-под шапки волосы, дрожащим голосом успокаивал:

— Ну, што ты, воробышек, што ты! Пришел я, вот видишь, пришел!

19

Синие сумерки ложатся над Рафовкой. Погода, похоже, чуть прояснилась, на краю неба бордовой полоской пробилась заря.

…Хорошо, что она пошла все-таки на ферму. Не зря волнуется, недосыпает ночей, обо всем заботится, за все воюет Володя. Каждый раз, бывая на новом откормочнике, Валентина ощущает гордость при виде просторных, оборудованных по последнему слову науки и техники помещений. Все — машинами, ничего — руками. Конечно, сюда можно звать молодежь!

В красный уголок, где стояли цветы, телевизор, даже клетки с попугайчиками, говорливой стайкой вошли женщины — в синих комбинезонах, которые колхоз специально заказывал в Доме быта, в ярких шелковых платочках, — все знакомые Валентине, бывшие ученицы, нынешние родительницы… Вдруг они показались ей комсомолками, очень юными, празднично воспринимающими свою работу — как комсомолки тридцатых годов. Лишь после, во время беседы — потому что возникший у них разговор никак нельзя было назвать лекцией, — разглядела Валентина, что на лицах кое-кого из них жизнь уже проложила морщины…

Они провели ее по своему цеху, показали упитанных крутолобых бычков, бункера, из которых корм по конвейеру поступал прямо в кормушки… За цехом находилась бытовка, с теплым туалетом и душем, но ни тот, ни другой не действовали.

— Давно сломалось? — спросила Валентина. — Что же не чинят?

— Воно з самого началу не робило, — откликнулась самая старшая из женщин, Клавдия Федченко. — У наших строителей усе так: там прибьють, там намажуть, а робе не робе, их не касаеться.

— Надо заявлять, требовать!

— Та говорили! Кто стане слухать! Колы шо у цеху сломаеться, усе бегуть, а що нам невдобно, никого не трогае! — зашумели сразу все женщины. — Лидия Ильинишна сколько хлопоче, толку нема!

Здания откормочника стояли на холме. Валентина, спускаясь, видела всю Рафовку с отстоящим невдалеке, возле одноколейки, сахарным заводом, с кривыми, идущими по старым застройкам улицами, полными новых каменных просторных домов. Когда впервые, почти двадцать пять лет назад, попала она в это село, завод уже дымил, возвышаясь темной громадой над кучками разбросанных по склонам ерика саманных хатенок. Сейчас таких хат, может, осталось одна-две, доживают одинокие старушки… В основном же все новое, все появилось за последние годы: универмаг, Дом культуры, похожий на театр, с высоким куполом и колоннадой у входа. Школа, до сих пор занимающая бывшее графское поместье, выглядит куда захолустней. Хотя в первые же годы становления спецхоза по инициативе Владимира к ней была сделана основательная пристройка, вместившая в себя не только ряд подсобных помещений, но и спортивный зал. «Почему же не подумали о новом плане села, когда новые дома начали строить? — размышляла, одолевая скользкую тропу, Валентина. — И дорогу дотянули только до производственных помещений, а центр села остался без нее. Правда, хозяйственным способом строили дорогу, на свой риск и страх… Что изменили бы при этом два лишних километра? А людям-то как было бы хорошо…»

Вот и первая ласточка будущей многоэтажной Рафовки — шестидесятиквартирный дом, с ваннами, паровым отоплением, который заселили в сентябре. Володя мог там взять квартиру, но Валентина не захотела уходить из давно обжитого щитового домика: жаль было тишины, простора, сада было жаль. Своими руками посадили каждую вишню, каждую яблоню. Как радовалась каждому деревцу Алена! Весной цветущие ветки заглядывали в окна, под осень деревья гнулись от тяжелых плодов. И соседей было жаль — привыкли друг к другу, сроднились.

Дом… Оказывается, в жизни это очень много — иметь уютный, удобный, прилегший к твоему сердцу дом. У каждого своя комната, где можно уединиться, отдохнуть, почитать, подумать в свободную минуту, а в горькую — тихонько всплакнуть в подушку. Дом, где есть кладовая и погреб, а значит, раздолье для запасливой, рачительной хозяйки. Веранда, на которой летними вечерами так хорошо пить чай, просто уснуть на раскладушке, распахнув окна.

Дом… Вот он, прямо перед нею, серый высокий дом-коробка, в котором живет с родителями Рома Огурцов. В котором сама она, Валентина, не захотела жить. Неужели она пройдет мимо только потому, что не пожелавший понять ее человек больно задел ее самолюбие? Она помнит: третий подъезд, второй этаж, квартира тридцать четыре. Им предлагали эту квартиру, но Володя уступил вновь присланному директору сахарного… Какая все-таки узкая лестница! Дверь обита дерматином, и есть звонок.

Колокольчик ясно протренькал по ту сторону двери. Из кухни послышался резкий окрик Антонины Васильевны:

— Роман, не слышишь? Звонят! Пойди открой дверь!

По коридору прошлепали вялые шаги, мальчик, повозившись с задвижкой, впустил Валентину. Он не удивился при виде ее, лишь втянул голову в плечи, будто ожидая удара.

— Ах, это вы? — глянула из кухни Огурцова. — Проходите в комнату, я сейчас! — Через пару минут появилась уже в парике и длинном шелковом халате, а только что была в простом, байковом. — Чего же не сказали сразу, что вы жена Владимира Лукича? В селе много Тихомировых! Роман, подай педагогу тапочки! Да не те, красные, которые для гостей!

Рома послушно выполнил приказ. Раздевшись, Валентина прошла в комнату. Да, как она и ожидала, все по принятому кем-то шаблону, по разработанным мебельными фабриками стандартам… Непременная «стенка» с набором книг и хрусталя, два прикрытых пледами кресла возле журнального столика, ковер, высоко повешенный над диваном — чтобы, упаси боже, не затерли! Окна затянуты пестрыми шторами, в углу — телевизор на ножках. Пол устлан паласом…

— Наши мужья тут главные, а мы до сих пор не были знакомы. — Огурцова, оттопырив мизинец, поправила прическу, на руке блеснули кольца. — Я уже говорила Григорию, пригласи Владимира Лукича. — Опять томно поднесла украшенную золотом руку к парику. Она