Не осенний мелкий дождичек - Наталья Глебовна Овчарова

class="p1">— Ну, за деньгами дело не станет, — коснулся Никитенко внутреннего кармана пальто. — А насчет кредитоспособности… полагаю, нас, рядовых служащих, перехлестнули!

Валентина промолчала, поспешила уйти. Денег у них с Володей хватало, оба зарабатывали хорошо. Но как-то не было у них привычки говорить и думать об этом, деньги составляли нечто вторичное в их семье, были средством лучше устроить жизнь, но отнюдь не ее целью…

Заторопилась в редакцию: хотела навестить тетю Дашу, которая жила в дальнем конце Терновки, а без машины не успеть. Бочкин сидел в своем кабинете над сверстанной газетной полосой.

— Валюша, вот чудесно! — обрадовался он. — Ты к нам надолго?

— Была на семинаре. Уеду с последним автобусом. Давай навестим тетю Дашу, пешком не успею обернуться.

— Мчимся немедля! — радостно отодвинул Бочкин газету. — Мой драндулет стоит у ворот, не заметила?

— Стоит. Без шофера.

— Я его отпустил. Сам тебя повезу. Доверяешь?

— Разумеется, — пожала плечами Валентина. — Как сказано в известных стихах, «два раза не умирать».

Сев в машину, он сразу дал полный газ, автомобиль, рыкнув, выскочил с обочины на асфальт. Валентина, все же успев протереть залепленное жидкой грязью стекло, смотрела, словно впервые видела сегодня Терновку. Так вот, примелькается, перестаешь замечать перемены. А ведь райцентр изменился еще больше, чем Рафовка, стал приобретать городские черты. Стройное здание райкома и райисполкома окружено сквером, за ним — Дом быта, гостиница, ресторан, Дворец культуры… А дальше — целый поселок из стандартных пятиэтажных домов, точно таких же, какой построили для специалистов колхоза в Рафовке. Жалко, что именно таких…

— Давит нас все-таки обыденщина. Слепим коробку из бетона и довольны, — сказала Валентина. — А ведь можно бы делать неповторимое!

— Ты о застройке? — догадался Бочкин, круто поворачивая руль, чтобы миновать очередную выбоину в асфальте. — Массовых шедевров, подруженька, не бывает. Ширпотреб всегда ширпотреб. Да и спешим всех сразу осчастливить, чего тоже никак не может быть. Сколько в редакцию сыплется жалоб: ждет-ждет человек квартиру, получит однокомнатную, ребенок родился — мала. Через сколько-то лет дождется двухкомнатной, а детей уже двое или трое — опять мала! Но по сравнению с тем, что было, какой это шаг вперед!

— Когда сам-то получишь квартиру? Долго будешь бобылевать?

— Чудачка, в общежитии мне пол моют, белье на постели меняют. А в квартире кто будет этим заниматься? — почти вжавшись в руль, так тяжело было вести машину по-скользкому асфальту, рассмеялся Бочкин. И посуровел: — Завернем к памятнику?

— Да, Васенька, да.

В окружении берез, за ажурной чугунной оградой, темнел стрельчатый обелиск — памятник погибшим в Великую Отечественную войну. Сюда перенесли и прах Нины Филатовой — дочки тети Даши, бывшей квартирной хозяйки и давнего друга Валентины… Фашисты казнили Нину и ее трех товарищей в глубоком степном овраге, возле тети Дашиного дома. И товарищи Нины захоронены тут…

Валентина и Бочкин постояли возле могил, склонив головы. Тихо шуршали ветви берез, ветер звенел в извилистых узорах ограды.

— Не довелось им увидеть новую Терновку, — сказал, сминая кепку в руках, Бочкин.

— Не довелось…

…Дом тети Даши, выстроенный на месте прежней хатенки, крепок, просторен, тут не одному человеку жить — большой семье. Не хотела тетя Даша строить дом, к чему ей, одиночке, да застыдили в райисполкоме: Герой Социалистического Труда, а живешь в мазанке, как это можно допустить? Чередниченко настоял, Николай Яковлевич, славный человек, чуть не двадцать лет возглавлявший райисполком. Выписали материал, прислали строителей, тете Даше осталось только внести деньги. Много счастливых вечеров скоротала Валентина в тети Дашином доме, приезжая зачем-либо в Терновку. Но по старой хатке тосковала не меньше тети Даши, ведь молодое ее счастье было связано с той старой хаткой… Там и Алена родилась.

Дом все так же стоит над обрывом, на усадьбе чернеют будылья подсолнуха. Когда все вокруг стали разводить сады, и тетя Даша насажала молодых деревьев. Но старую, Нинину, обгоревшую яблоню не тронула. Вот она, корявая, раскинулась под окнами молодой кроной: Володя лет десять назад сделал прививку на уцелевших сучьях, хорошо принялись новые побеги.

Тетя Даша услышала фырканье «газика» у ворот, вышла на крыльцо. Годы мало состарили ее, темные глаза все так же лучились в сеточке морщин, волосы, тронутые сединой, вились на висках. И держалась она все так же прямо, словно подняла однажды на плечи тяжелую ношу, выпрямилась, чтобы гордо нести ее, да так и не скинула этой ноши с плеч до сих пор.

— Валя! Василь Василич! Гости мои дорогие! — обрадовалась она. — Я будто чула, гуску нынче зарезала, борща наготовила. Гарный борщ, с зажаркою. Идить раздевайтесь, в момент соберу! — заторопилась она, собирая на стол. — Може, Валя, как на пенсию с Владимиром Лукичом пойдете, решите сюда, ко мне переехать? Кому я дом-то оставлю, как стану помирать? А ты, Василь Василич, бросил бы свое общежитие да перебирался ко мне, — поднося Бочкину полную миску пышущего жаром борща, улыбнулась тетя Даша. — Зябко одной-то, — повела она плечами под теплой вязаной кацавейкой.

В комнате была новая мебель, но и старый, разрисованный яркими цветами шкафчик поставила в переднем углу тетя Даша. Над ним повесила фотографии: муж и дочь, оба широколобые, ясноглазые, с упрямой складкой у губ… оба погибли в войну, муж на фронте, Нина здесь, в Терновке.

— Старый холостяк не ахти какая радость, — хлебнув борща, отозвался Бочкин. — Жить у вас неплохо бы, да ведь я привык сам по себе, являться в ночь за полночь, читать и писать до рассвета.

— Женился бы, Василь Василич.

— Это вопрос сложный, тетя Даша. И чем дальше, тем становится сложней, — опустошая миску, проговорил Бочкин. — Старую деву брать — не уживемся, ибо стародевство, как и старохолостячество, обусловливает всяческие причуды, — комично поднял он вверх короткий указательный палец. — Вдову брать — а вдруг муж у нее был без причуд, не захочет она моих терпеть? Да и о детях своих беспокоиться будет, — выпрямил сразу три пальца. — А в-пятых, нельзя жениться на молодой: непременно изменит. Так что, выходит, дудеть мне и дальше в холостяках. Как вы, тетя Даша, не тоскуете по ферме? — спросил, окончательно доев борщ. — Работа, конечно, была не мед, а все ж таки…

— О чем мне другом тосковать! — негромко сказала тетя Даша. — Всю-то жизнь там… Кабы руки терпимо были, не ушла бы. Так иной раз скучаю по ферме, сил нет. Соберусь, добреду — и помещение не то, и люди совсем другие, аппараты, трубы, машины всякие… Встречают-то уважительно, расскажите, говорят, о своем опыте. Так ведь что я могу теперь присоветовать? Рассказать, как, бывало, коров по кустам пасла, яйцами сырыми телят поила, чтобы не поносили… Подсчитали как-то в области, что надоила я