После похорон - Агата Кристи

– И это все? Он не упоминал ни о брате, ни о сестре?

Дворецкий нахмурился:

– У хозяина была привычка… ну, бормотать себе под нос,словно обращаясь к самому себе и не замечая моего присутствия. Это потому, чтоон меня хорошо знал…

– И доверял вам.

– Я смутно помню, как он говорил тогда, что не понимает,куда кто-то подевал свои деньги. Насколько я понял, речь шла о мистере Тимоти.А затем хозяин сказал что-то вроде: «Женщины могут быть дурами в девяностадевяти различных случаях и необычайно проницательными в сотом». Потом ондобавил: «Говорить откровенно можно только с людьми своего поколения. В отличиеот молодежи они не подумают, что у тебя разыгралось воображение». Позже хозяинзаметил – не знаю, по какому поводу: «Не слишком приятно расставлять для людейловушки, но не вижу, что мне остается». Быть может, сэр, он думал, что второйсадовник крадет у нас персики.

Но мистер Энтуисл сомневался, что Ричард Эбернети имел ввиду второго садовника. Задав еще несколько вопросов, он отпустил Лэнскома изадумался над полученными сведениями. Вроде бы он не узнал ничего нового. Нокое-что наводило на размышления. Говоря о глупых и в то же время проницательныхженщинах, Ричард Эбернети подразумевал свою сестру Кору, а не свою невесткуМод. Именно Коре он поведал то, что молодежь могла счесть игрой воображения. ИРичард упомянул ловушку. Для кого?

Мистер Энтуисл долго думал о том, что ему сказать Элен. Вконце концов он решил довериться ей целиком и полностью.

Сначала адвокат поблагодарил ее за то, что она разобралавещи Ричарда и вообще многое сделала в доме. Уже было дано объявление опродаже, и два перспективных покупателя собирались вскоре прийти для осмотра.

– Частные лица?

– Боюсь, что нет. К дому присматриваются Христианский союзженской молодежи, какой-то молодежный клуб и фонд Джефферсона – они подыскиваютместо для своих коллекций. Печально, если в доме не будут жить, но в наши днипроживание в таких поместьях считается непрактичным.

– Я хотел спросить, не могли бы вы остаться здесь до продажидома. Или для вас это слишком неудобно?

– Нет, мне это вполне подходит. До мая я не собираюсь ехатьна Кипр и предпочитаю оставаться здесь, а не в Лондоне, как планировала раньше.Мне нравится этот дом – Лео любил его, и здесь мы с ним были счастливы.

– Есть еще одна причина, по которой я был бы вампризнателен, если бы вы задержались в «Эндерби». Мой друг Эркюль Пуаро…

– Эркюль Пуаро? – резко переспросила Элен. – Значит, выдумаете?..

– Вы знаете его?

– Да. Вернее, мои друзья, но я думала, что он давно умер.

– Он жив и здоров, хотя уже не молод.

– Да, он едва ли может быть молод… – Элен произнесла этомашинально. Ее лицо было бледным и напряженным. – Вы полагаете, – с усилиемвымолвила она, – что Кора была права? Что Ричарда… убили?

Мистер Энтуисл выложил все. Излить душу перед спокойной издравомыслящей Элен было для него облегчением.

Когда он умолк, она заметила:

– Конечно, это должно казаться фантастичным, но тем не менеене кажется. Той ночью, после похорон, мы с Мод думали об этом. Разумеется, мыговорили себе, что Кора – просто глупая женщина, и все же нам было не по себе.А потом убили Кору – я убеждала себя, что это всего лишь совпадение, но не былав этом уверена. Все это так сложно…

– Да, очень. Но Пуаро необыкновенный человек – можносказать, почти гений. Он отлично понимает: нам нужно убедиться, что все эточистой воды фантазии.

– Однако он думает, что это не так?

– Почему вы так говорите? – быстро спросил адвокат.

– Сама не знаю. Я была не в своей тарелке… Не только из-заслов Коры – я сама чувствовала, что что-то не так.

– Не так? В каком смысле?

– Не так – и все. Не знаю.

– Вы имеете в виду кого-то из присутствовавших в тот вечер?

– Да, возможно… Но не знаю, кого именно… О, это звучитнелепо!

– Вовсе нет. Это весьма любопытно. Ведь вас никак неназовешь глупой, Элен. Если вы что-то заметили, значит, в этом что-то есть.

– Да, но я не могу припомнить, что это было. Чем больше ядумаю…

– Не думайте. Так вы ничего не вспомните. Рано или поздно этомелькнет у вас в голове, как вспышка. Тогда сразу же дайте мне знать.

– Хорошо.

Мисс Гилкрист надела черную шляпу и спрятала под нееседеющую прядь. Дознание назначено на полдень, а сейчас – двадцать минутдвенадцатого. Серые кофта и юбка казались ей подходящими для такого случая – ктому же она специально купила черную блузку. Мисс Гилкрист хотелось бы целикомодеться в черное, но это было ей не по карману. Она окинула взглядом маленькуюаккуратную спальню с висящими на стенах изображениями гаваней Бриксема иПолфлексана, бухт Энсти и Кианса, Бэббекомского залива, Кокингтон-Форджа ипрочих прибрежных мест, размашисто подписанными Корой Ланскене. Ее взгляд сособой любовью задержался на Полфлексанской гавани. На комоде стояла выцветшаяфотография в рамке, изображавшая чайную «Ива». Мисс Гилкрист посмотрела на нееи вздохнула.

Звонок в дверь пробудил ее от грез.

– Господи! – пробормотала мисс Гилкрист. – Интересно, кто…

Она вышла из комнаты и спустилась по шаткой лестнице. Звонокпрозвучал вновь, сменившись резким стуком.

Мисс Гилкрист почему-то почувствовала беспокойство. Оназамедлила шаг, потом направилась к двери, уговаривая себя не глупить.

На пороге стояла молодая женщина в черном, держащая в рукенебольшой чемодан. Заметив встревоженное выражение лица мисс Гилкрист, онабыстро сказала:

– Мисс Гилкрист? Я Сьюзен Бэнкс – племянница миссисЛанскене.

– О господи, ну конечно! Входите, миссис Бэнкс. Только ненаткнитесь на вешалку – она немного отошла от стены. Сюда, пожалуйста. Я незнала, что вы приедете на дознание, а то бы приготовила кофе или ещечто-нибудь.

– Я ничего не хочу, – быстро отозвалась Сьюзен Бэнкс. –Простите, если я вас напугала.

– Ну, вы в самом деле меня напугали. Вообще-то я не нервная– я говорила адвокату, что не буду бояться, оставшись здесь одна. Я и не боюсь,но сегодня – может, из-за дознания – я все утро нервничаю. Полчаса назад вдверь позвонили, и я еле заставила себя открыть. Очень глупо с моей стороны –едва ли убийца стал бы сюда возвращаться, да и зачем ему это делать? Оказалось,это монахиня пришла собирать пожертвование для сиротского приюта. Япочувствовала такое облегчение, что дала ей два шиллинга. Хотя я не католичка ине сочувствую римской церкви с ее монахами и монашками, но сестры, собирающиеденьги для бедных, делают доброе дело. Пожалуйста, садитесь, миссис…