Поезд пишет пароходу - Анна Лихтикман

— А карту нельзя не рисовать?

— Карту они все хотят, и правые и левые, — очень любят нашу страну.

— Что же будешь делать?

— Уже сделали. Приклеили туда девушку. Заслоняет грудью Западный Берег. Карта как бы за ней. Ни у кого никаких вопросов — все довольны. Блондинка.

Ури замолчал, а спустя некоторое время добавил:

— Пеплом красной коровы будут очищаться, когда придет Машиах, слышал, наверное? Там, в святых книгах, есть куча признаков, по которым отличают истинного мессию от ложного. Так вот, знаешь, как мы поймем, что этот чувак — настоящий? Он не наймет нас с тобой организовывать ему пресс-конференцию.

— Интересно, а на свадьбе она тоже будет в этих… подтяжках? Урн изобразил, как натягивает невидимые стринги до самых плеч. Мы с Офиром, графиком из производственного отдела, захохотали, но вдруг увидели Ирис, стоявшую в дверях кухни. Она прошла мимо нас к столу, поставила на него коробку со свежими кексами, бутылку колы, и лишь после этого подняла голову.

— Вот, угощайтесь, народ. Это вроде как отходная. Я ухожу.

— Совсем обалдела? — Ури уставился на нее, все еще придерживая воображаемые подтяжки у подбородка. Потом стал доставать сигарету из пачки. — Ты не можешь сейчас уйти. Амос тебя не отпустит.

— Уже отпустил.

— Он будет тебе мстить. Ты не найдешь работу.

— Уже написал рекомендательные письма. Счастливые люди — великодушны, разве не знал?

На следующий день утром Амос вызвал нас с Ури в свой кабинет. Он и в самом деле выглядел счастливым.

— Итак, Ирис от нас уходит, к сожалению, — сказал он, когда мы с Ури пришли в его кабинет. — Хорошая новость в том, что она бросает нас не в середине, а почти в начале. Вы можете начать все с чистого листа — время еще есть. Она лишь набросала очертания города, а теперь я хочу увидеть каждый дом. К следующей встрече я жду от вас двоих не просто картинок. Расскажете мне, что, как и из чего вы будете строить. Поехали.

Амос снова уехал за границу, но на следующей неделе планировал вернуться. Во вторник мы с Ури должны были представить ему свою концепцию фестиваля. Я сидел у компьютера, забивая в поиск все, что в голову придет.

На море-океане, на острове Буяне… Острова? — Нет, идем дальше. Огни Эльма — (белые как бельма) — нет. Пираты, ну да, пираты, ну и что? Русалки? — Нет, это совсем банально. Ничего нового мне в голову не приходило. Все уже наши находки были неплохими, но не соединялись во что-то цельное, а это значило, что главной концепции у нас нет.

Каждый день я вновь и вновь пересматривал все презентации Ирис. Не хотелось, чтобы ее сны пропали без следа. Из всех найденных ею образов меня больше всего волновали старинные гравюры. Наверное, потому, что я помогал ей находить их в сети. Мне нравились испанские каравеллы и ветра, изображенные в виде одутловатых младенцев, прилежно дующих в паруса, и длинные лодки, в которых тесно, как семена в стручке, сидят туземцы. А с какой неумелой честностью, с каким удивлением люди средневековья рисовали пальму и ананас — «тысячеглазый плод», который, казалось, отвечал художнику таким же удивленным взглядом. Эти картинки странно на меня действовали. Все, что со мной приключилось, и особенно пережитая недавно смерть, представлялось мне словно нарисованным этой же рукой. Таковы были и все происходящие вокруг истории: любовь Амоса к Пупку, любовь Ирис к Амосу — разве они не были по-детски просты? Не случайно все наши сценарии давно уже написаны. Это не мы проживаем истории — это гигантская карусель человеческих мифов поворачивается, скрипя, на ярмарочной площади, а мы лишь выбираем, на какую из раскрашенных лошадок садиться.

В один из дней, устав от беспрерывных поисков идеи, я пошел в отсек, где сидел Ури, чтобы раньше обычного позвать его обедать. Неожиданно я столкнулся с ним у самого входа. Я решил было, что он как раз собирался идти за мной, но он вдруг смутился:

— Прости, брат. Сегодня у меня дела. Обедай уж без меня.

Я пошел в ближайшую забегаловку и, пока ждал своей очереди, глядел в окно, где знакомые уже гастарбайтеры волокли к своему подъезду матрац. Он был обит тканью старомодной расцветки, изображающей голубые волны. Глазам непривычно было видеть, как квадратный кусок моря передвигался по улице на человеческих ногах.

— Куда ты? Дешевле не найдешь! — кричал мне возмущенный фалафельщик, но я уже выбегал из его ларька. Главная Концепция сложилась в моей голове.

Наше море из крашеной фанеры будут приводить в движение допотопные механизмы. Картонные Солнце и Луна будут подниматься и опускаться на старинных лебедках. Амос в любом случае собирался использовать балет и театр пантомимы на наружных площадках. Но ведь и церемония награждения может сопровождаться короткими сценками. Знаменитый блокбастер про Летучего Голландца уже задрал всех эффектными морскими панорамами, сделанными по последнему слову техники в трехмерке. И вот, вместо той компьютерной воды, пусть посмотрят на румяное шекспировское море с механической изнанкой, которое не хуже настоящего перемелет в крошку торговые корабли, а заодно и зазевавшегося рабочего сцены.

Я выбрал самый короткий путь, ведущий обратно в агентство, и когда проходил мимо невзрачного старого дома, вдруг увидел Ури, выходящего из подъезда. Я хотел было окликнуть его, но тут вспомнил, как мне рассказывали, что где-то здесь находится бордель. Я сделал вид, что не заметил его, и пошел дальше, но он догнал меня, заглянул в лицо.

— Эй, ты что подумал, чувак? — Я молчал, не зная, что сказать.

— Я тебе скажу, что я там делал. Это не то чтобы секрет… Вот, — он показал пакет, в котором было что-то прямоугольное.

— Клавиатура?

— Ага. Я свою залил кофе, но никто не заметил. Ну и цены у Apple, сдохнуть можно. Чертовы снобы!

Я вспомнил, что и в самом деле видел на доме небольшую вывеску эппловского магазина.

— Ты купил клаву в агентство за свои деньги? Но почему?

— Я второй раз за год заливаю. Стаканчик, сука, бракованный: прямо сложился в руках.

— Господи, да заведи уже себе нормальную чашку!

Он посмотрел на меня, как смотрят, когда твердо решают пропустить свою реплику, но потом все-таки заговорил:

— Меня в агентство два года назад взяли на испытательный срок, так я и пил из этих стаканчиков. А теперь вроде укрепился, но чашку никак не могу принести. Все мне кажется, что как только принесу ее из дому, так меня и уволят. Прямо какая-то идея фикс — самому стыдно. Вот это уже секрет. Никому не рассказывай.

…

В тот день я так и не поделился с Ури своей идеей. Он был совсем убитым, да и мне хотелось собрать вначале побольше материала. Но на следующее утро я показал ему все, что нашел: и гравюры, и старинные декорации, и неуклюжие механизмы, приводящие их в движение.

— Театральность? Ну ничего. Неплохо.

— Ты уверен?