Дело всей жизни. Книга вторая - Ульяна Громова

— Тенесси, все хорошо? — услышала голос Келли. — Я могу чем-нибудь помочь?

Девушка стояла в открытых дверях и, обняв себя, неуверенно гладила свои предплечья, будто замерзла, хотя на улице было душно.

— Да, Келли, ты можешь мне помочь…

***

Россия, Москва

Мне нужно было удвоить дозу употребления реальности. Изломанный внутри и корчившийся в конвульсиях душевной боли снаружи, я искал глазами завершившую бы мою агонию неприятность. Она нашлась, оформившаяся в упругую блондинку в коротком платье, лениво потягивавшую коктейль на диванчике. Девушка явно пришла сюда не одна — это чувствовалось по тому, как она себя держала, но сейчас сидела в одиночестве. Я отцепил от своего тела чьи-то руки и направился к ней, как самоубийца к краю крыши высотки. Поцелуй, которым я смял ее губы, выдернув из-за низкого столика, длился недолго и сменился моим полетом на этот самый столик. Я удачно приложился к нему спиной и перед хуком слева и сразу справа успел увидеть тот двигатель, что так меня окрылил.

Парень был моложе и не один. И из его глаз мне улыбалась скорая смерть. То, что я себе прописал. Когда трое разъярившихся дружков вытаскивали меня на улицу, не сопротивлялся. Удар под дых вышиб из легких воздух, апперкот добавил красок лицу, прием карате впечатал в машину, истошно заверещавшую сигнализацией, будто это били не меня, а ее. На помощь я не рассчитывал, и не нужна она была.

Но пришла, откуда не ждал, когда меня запинывали под напуганную иномарку три пары мужских ног. Я уже предвкушал конец и не стремился закрываться, когда раздался не то вопль, не то визг, вонзившийся в мозг раскаленной иглой:

— Ублюдки! Вы убьете его! Не трогайте! Пошли вон!

Я с трудом открыл затекшие глаза. Передо мной металась мелкая бледная моль с лысым черепом, худая, как скелет, вся острая и белая от кожи до платья. Она присела рядом, закрывая меня своим тщедушным телом, расставленными, будто ощипанные крылья, руками. Я видел длинный позвоночник, выпиравший из-под ткани, и рассмеялся глухо и обреченно, харкая кровью, перевернулся на спину и хохотал до слез.

— Блаженные какие-то, — услышал мужской голос сквозь свой смех и тонкое рычание отважного существа рядом, бросавшегося на ноги моих несостоявшихся спасителей, как смелая собачонка на свору бойцовских псов. — Пойдем, Тёмыч, ну их к чертям.

Мне прилетел еще один слабый пинок, и краем заплывшего глаза я видел, как повисло это белое нечто на черной штанине посмевшего оставить за собой последнее слово. А спустя пару секунд это белесое повернулось ко мне и принялось гладить осторожно по голове и причитать:

— Они ж убить тебя могли, вот же дурак ты! Это ж Артем Борцов, это его клуб, а ты полез к его девушке, а он и убить мог. Хорошо, что просто не пристрелил…

Оно частило словами-пулями, строчило как из заклинившего автомата с бесконечным магазином, и пыталось меня поднять. Машина уже заткнулась, пошел холодный дождь. Я сел, привалившись к колесу. Сил не было совсем, болело все тело. Выгнулся с трудом, подставив лицо каплям, чтобы хоть немного прийти в себя и смыть кровь. Дышал с хрипом. Когда моль обшарила мои карманы, даже не сопротивлялся. Лишь смотрел, как скрылась она за дверью клуба, ухмыльнулся криво и тут же закашлялся, со стоном склонившись вбок, чтобы выхаркнуть сгустки крови. Казалось, я кровяная колбаса с костным остатком, все внутри тряслось и распирало, будто вот-вот взорвется нутро и вывернет на асфальт кишки.

Но вывернуло желудок. Рыгал горечью и чем-то еще, а по плечу скользила маленькая слабая ладошка. Выпрямился, и маленькое анорексичное тело подперло меня под мышкой и тяжело потянуло вверх. Будто на острый кол оперся, с огромными голубыми глазами и прозрачными ресницами. Если бы не впалые острые скулы и подбородок, существо можно было бы назвать красивой девушкой — только высокий голос, каким она недавно визжала, служил единственным признаком принадлежности ее к противоположному полу. Белая, как лист бумаги, она могла бы служить закладкой в книге, настолько была тонкая. Поверни боком — порежешься, если не заметишь и ненароком напорешься.

Дверца машины открылась, меня бережно опустили на заднее сиденье, на колени упала моя замшевая куртка, за которой эта моль и бегала в клуб, выудив из кармана номерок. Я глухо застонал и упал на бок, скручиваясь в петлю эмбриона. Закрыл глаза.

— Потерпи до больницы, — озабоченно попросила моль, усевшись за руль.

— Не нужно в больницу, — прохрипел, не желая упускать шанса сдохнуть от разрыва печени или селезенки, и сказал, где живу.

***

США, Нью-Йорк

— Начинается посадка на рейс на номер…

Меня никто не провожал на самолёт. Я никого не хотела видеть. Не была дома год. Обещала маме приехать в сентябре, но до него и осталось всего ничего. Представляла, сколько у них с отцом ко мне вопросов, а я так долго избегала разговора с ними. Теперь же мне нужен был кто-то, с кем легче будет пережить личный крах, зализать раны и собраться с мыслями и силами.

О Никите я старалась не думать, хотя это просто невозможно. Я бежала из города, боясь, что после вала статей о проданной девственности он не задержится, где бы ни был, и прилетит встретиться со мной, чтобы посмотреть в глаза. Впервые я не хотела видеть его, потому что было страшно увидеть в синем взгляде осуждение и холод. Я не чувствовала себя готовой объясняться с ним. Что вообще тут можно объяснить? Единственное, что лучше слов — призвать Стэйру к ответу за раскрытие тайны личной жизни. Последнее слово произносит поступок.

И я это сделала. Келли нашла мне хорошего адвоката, и половину оставшихся от запуска кафе денег я заплатила ему, тихо радуясь, что не поторопилась закрыть студенческий кредит.

Ночь после нашествия журналистов я провела с Коннором и Келли. Сидела за спиной девушки на ее мотоцикле, а она гоняла по улицам ночного Нью-Йорка. Огни мелькали перед застланными слезами глазами, я ничего не видела, не наслаждалась скоростью. После вспышки ярости чувствовала себя опустошенной и потерянной.

В какой-то момент мы втроем оказались на диком берегу Гудзона в Инвуд Хилл парке. Оставили мотоциклы на парковке, спустились к воде и сели на траву.

— Несс, поешь. Я прихватил бургеры и лайт Колу, — развернул вынутые из спортивной сумки свертки Коннор.

Есть не хотелось, но я носила под сердцем малыша, и нужно было думать о нем. Я могла сколько угодно тешить себя иллюзией того, что еще ничего не решила и, возможно, прерву эту беременность, но в глубине души прекрасно знала, что это всего лишь попытка сделать выбор, не имея его. Я не смогла бы лишить себя этого ребенка. Это ведь плод моей любви к Никите…

— …Продолжается посадка на рейс номер…

Тяжело вздохнула и встала с кресла, поправила платье и прошла в автобус, который подвез пассажиров к трапу. Поднявшись на верхнюю ступень, остановилась и огляделась — ничто больше не напоминало о том, что не так уж и давно здесь взорвался «Голубь».